«Шестикрылый серафим, у которого шесть рук и в каждой — меч, имеет доступ к твоей душе, и он будет наносить ей удары, пока не убьет совсем. Ежели ты останешься в моем доме — дом сгорит. Если примешься сторожить поля — урожай сгниет на корню. Коли возьмешься пасти стадо — стельные коровы скинут, и не прибудет у меня телятушек. Над тобой тяготеет проклятье, ибо ты нарушила обет, который дал твой отец. Ты нарушила обет, данный богу. Богу, несчастная! У меня не хватает духу смотреть, как ты гибнешь, обращаясь в трут и гной. Иди прочь с глаз моих! Я не допущу, чтоб ты была в моем доме служанкой, которая носит пойло свиньям. Забирай свое паскудное тело и уноси его из дому, как уносят мертвого. Чего же ты еще стоишь, чего не уходишь? Твое лицо — лицо мертвеца, и раскаяние, которое ты на себя напускаешь, отягчает мой гнев и длань моего гнева. Убирайся, распутница! Повелеваю тебе добраться до монастыря, который ты опозорила. Упади на его решетки: и кричи, рассказывай о своей измене и моли, чтобы заперли тебя в темницу». Маркета слушает, а в соседней горнице слушают ее друзья. Детишки малые всовывают головенки в комнату упреков и оправданий, приподнимая полотно, что висит в проеме двери.
Да, все, что было сделано из дерева, все здесь сгорело дотла. Все перебито, дождь хлещет прямо в дом, а мы должны укрывать полюбовницу поджигателя? Полюбовницу разбойника, превратившего Оборжиште в пустыню, отправившего на тот свет пятерых наших парней? Так ей и надо! Пусть уходит, пусть отправляется стоять под виселицей своих голубчиков!
Это ведь сестра ваших супругов, сударыни! Это Маркета, самая младшая из детей Лазара, та самая, которую вы звали, чтоб она читала вам и пела песни!
Вы, ворюги, злодеи, честное слово, нечего вам задаваться перед этой грешницей. Вы, пересмешники, вы, благочестивые карманники, вы, нетель преступности, вы, плуты, вы, дурашливые комедианты, грозящие мечом и дрожащие удара, вы, цыплячьи души, что набрасываетесь на бедного странника, а перед войском хнычете и распускаете нюни. И вы смеете судить разбойников и их возлюбленных? Всего-навсего? Не больше и не меньше? Уходи, Маркета! Выше голову, выше! Иди, как ходит та, что знает цену своему другу.
Глава Девятая
Ах господи боже, Иисус и Мария, Маркета Лазарова безутешна и плачет. Ничто не укрепит ее духа, ничто не ободрит ее, и добрые, и злые силы отступились от нее. В одежде скотницы удаляется она от дома неверным шагом. Вот места ее давних прогулок, волна перелесков и волна полей, холмистый край, знакомый до боли; в его неказистости бог заклял сладостную улыбку и очарование, которые всегда будут исторгать из нашей груди вздох счастья. Ваш край, край Маркеты! Смотрите — дорога несбывшихся грез, тропа позора, пристанище скачущего дерева, межа полевки, дубок с огнищем в дупле — все, все, что вы так любили! Все, что утрачено и обретено вновь. Радуйтесь же! Горе тем, кто не испытывает радости в краях своей юности! Горе Маркете, ибо бредет она, ничего не видя и не слыша, — ищет утерянное колечко среди корней несчастья. Не подымает она головы, и если бы даже повстречалась с ней закадычная подружка, то наверняка они не узнали бы друг друга.
В тот день весна приблизилась к тем краям вплотную. Пастухи и калики перехожие сказывали, что крепнет голос ее, ибо и впрямь заиграли ветровые трубы, в которые трубят солнечные ангелы. На лугах и пастбищах небесных облака разлеглись, как скотина на земных лугах. Веял ветерок; земля подсыхала, а в канавах и вдоль плетней пробивались первые цветочки. Думать о темнице в пору, когда все пробуждается? Прискорбно, право слово, грустное это занятие.
Часов шесть спустя Маркета подошла к тому месту, где дорога подымается на невысокий холм, откуда уже можно видеть гору, где возвышается обитель Успения пресвятой девы. Здесь жили монахини. О многих из этих сестер говорили, что живут они жизнью праведной, что блюдут заповеди господни с великим тщанием. Маркета опустилась вниз, и вот уже поднимается снова, потому что между первым холмом и святой горой лежала лощинка. Остановилась она перед калиткой, и взор ее затуманился нежностью, а слух пьянит тишина и упоительный колокольный перезвон.
Маркета упала ничком и молится — послушайте, о чем ее молитва.
«Боже, ты, что смилостивился над окаянными грешниками, смилуйся над Миколашем. Ниспошли ангела, пусть коснется его плеча и стукнет в шлем, под которым укрыта упрямая его голова. Сделай так, господи, чтоб утвердился он в своей любви, чтоб одолел он львенка в своем сердце и позволил доброте направить себя. Мне же, господи, дай веру, что после всех наказаний за грехи мои узрю я порог рая, мотылька либо мушку, которые для услады души порхают над адовым бессмертником».