— Нет, не всё. Вот тут, внизу приписано: «…ошибки в тексте рассекреченной более чем через 100 лет заявки № 12039 позволяют утверждать, что Г. Маркони до этого времени не проводил практических испытаний аппарата для беспроводной связи. Таким образом, приоритет в этом изобретении по праву принадлежит нашему соотечественнику А. С. Попову».
Горький поднял глаза на собеседника.
— Или вот ещё. «Маркони не был в полном смысле изобретателем, но именно он сыграл огромную роль в распространении радио…». Ну, а вы-то сами что думаете?
Изобретатель радио, профессор электротехнического института имени Александра III и почётный член Русского технического общества с улыбкой смотрел на своего собеседника. Потом направился к окну и распахнул его:
— Сейчас мы весь дым разгоним. В изобретениях господина Маркони не было прямых нововведений. Вакуумный когерер и дроссельные катушки он вставил в мою схему. Вот и все новшества. Когерер у меня, кстати, тоже в грозоотметчике стоял.
— Я не очень разбираюсь в технике. Катушки — это я ещё могу представить, — беспомощно поглядел Горький. — Я разницы между его и вашим этим «когерером» не пойму. Но кто он такой, этот Маркони?
— Маркони? Хм. Он человек с тёмным прошлым. Происхождение своё, по-моему, он скрывает. Маркони сумел найти себе покровительство в научной среде Лондона. Он, безусловно, работоспособен. Боюсь, я испытываю к нему некое предубеждение.
— Всё-таки интересно, — шелестел статьёй Горький. — Жизнь скрывает от нас не только загадки. Она и ключ к правде даёт нам прямо в руки. Задача учёного — биться за правду, а не только разгадывать кроссворды науки. Неужели в вас не заговорило чувство справедливости и человеческого достоинства, когда я вам читал? Я-то надеялся с помощью самого автора изобретения восстановить справедливость.
Попов засунул руки в карманы и так стоял перед собеседником, бледный, с холодным взглядом:
— Что вы предлагаете?
— Дорогой вы мой человек, я предлагаю бороться за правду, доказывать, спорить! — с чувством воскликнул писатель.
— Алексей Максимович, боюсь, мы здесь, на месте, сидя в тёплом кабинете, никогда не восстановим попранной справедливости. Надо, в таком случае, разок взглянуть в глаза пресловутому Маркони. Следует отправиться в Англию и разыскать этот самый Лондонский филантропический образовательный институт, о котором вы мне читали. И попытаться там сказать об итальянце правду. Как у нас говорят, вывести его на чистую воду. Снять с него ореол первооткрывателя в глазах уважаемой публики…
— Коим образом, уважаемый Александр Степанович, мы отправимся в Англию? У нас с вами и паспортов-то нет.
— Не забывайте, мы всего лишь изображения на марках. Паспорта нам не понадобятся. Нам даже английский язык не нужен, здесь в альбоме все более или менее сносно говорят по-русски: столько лет вместе… Нам нужно попасть в нужную страну и в нужную эпоху.
— Вот вам моя рука, дорогой мой. Я и не ожидал, признаться, ничего другого. Мы призовём его к ответу, — заволновался Горький. — Только как же нам туда попасть, марки с изображением Маркони у нас нет?
— Мне известен лишь один способ быстрого перемещения — это перемещение по воздуху на самолёте, — поглядел в окно Попов. — А там поглядим. Ведь и вы справились блестяще с разгадкой тайны Фурцеля. А вдвоём мы с Маркони уж точно разберёмся.
— Прекрасно. Я чувствую, разбудил в вас не один лишь азарт учёного. Со своей стороны обещаю вам найти лётчика. Давайте отправимся к Будённому, — принялся развивать мысль Попова Горький. — Уж он-то поможет.
— Я к этому кавалеристу не пойду, — вдруг упёрся Попов. — Он мне никогда не нравился, грубый солдафон. Да он и не лётчик вовсе.
— Семён? Семён не лётчик. Но он на всё готовый рубака. А все эти слухи про него — глупости. Он даже обижается на нас с вами. Учись быть терпимее к людям, дорогой мой человек! Увидите, он нам поможет. У него столько знакомых… на самом верху!
Говорящие встали из-за стола и вышли из марок. Изображения сделались крошечными фигурами людей. А в альбоме остались лежать две пустые рамки в зубчатом обрамлении. Пройдя по странице несколько шагов, фигурки подошли к изображению усатого человека в форме. Человек этот имел ещё более пышные усы, чем пролетарский писатель и глядел молодцом, хотя на вид ему было не меньше шестидесяти.