— Что же вы хотите, вы сами вызвали своим поведением недовольство местных крестьян, — резонно заметил я.
— За что нас так не любят русские люди? — спросил Фурцель.
— А за что же вас любить? В России любят бедных и справедливость. Вы сами виноваты, — объяснил я непонятливому немцу. — Вы-то их не любите.
— Wieso denn? Отчего же?
— А ты сам работай и другим от своего давай, — объяснил я. — Кого любишь — с тем поделишься.
— Но они не работают! — почти крикнул мне в ответ Фурцель.
— Причём тут они?
— Как причём?
— Пропащий вы человек! — мне только и оставалось, как развести руками.
Немцу не понять русскую душу. Его подход к жизни прямой, без извилин, будто свая, без нашего размаха, горячности и пламенности.
Едва я закончил писать эти строки, как события принудили меня вновь проявить решительность в расследовании запутанного дела.
На дворе стояла глубокая ночь, когда я вновь услышал возню, стоны и плач за дверью. Чтобы не повторить злополучную ошибку той ночи, когда холод помешал расследованию, я решил одеться потеплее и соблюдая всяческую осторожность решился выйти из моего убежища. Некоторое время глаза привыкали к темноте. Когда же я смог различать предметы, то направился потихоньку на шум. Иногда шум напоминал кошачье мяуканье, иногда разговор. Двигался я малыми шагами, поминутно ощупывая стены руками, чтобы не свалить с грохотом на пол какой-нибудь горшок и не выдать себя с головою. Именно эта разумная неторопливость и позволила мне незаметно подкрасться к одной из комнат, откуда пробивался свет.
Мимо меня мелькнула тень и скрылась за дверью. В то мгновение, когда фигура осветилась слабым светом, проникавшим из комнаты, я заметил, что это был Фурцель. В руках он нёс длинный моток верёвки! Дверь оставалась приоткрытою, поэтому я прекрасно различал, как кошка вновь замяукала. Раздались немецкие слова, потом началась возня. Звуки голоса сделались приглушённее. Различался также голос Анны Амалии. Вдруг с грохотом что-то упало мне под ноги и намочило штаны. Это я по неосторожности задел кадку с молоком. Отступать мне было некуда. Я собрался с духом и резко распахнул дверь со словами:
— Что это значит?
Наступило секундное молчание. В небольшой комнатке стояла детская кроватка, слабый свет подсвечника отбрасывал кривые тени на стены. На меня глядела насмерть перепуганная госпожа Фурцель в одном исподнем. Волосы на голове её были распущены. Из-под сорочки виднелись голые лодыжки. Рядом с ней, с перекошенным от ужаса лицом стоял её муж. В руках он держал маленькое извивающееся существо в ночной рубашке, со скрученными верёвкой руками. Существо мяукало, царапалось и кусалось. Девочка лет семи, истерзанная собственными родителями! Такова была моя первая мысль.
Едва заметив меня, девочка криво усмехнулась, в глазах пробежали искорки, будто бы ей в её голову пришла неожиданная мысль. Воспользовавшись секундным замешательством, чертёнок вырвался из рук Фурцеля и бросился прямиком ко мне. Я человек не робкого десятка, и ростом не обделён. Однако же, подвергнувшись нападению такого существа из темноты, пришёл в неописуемый ужас. Я заорал что было мочи и бросился наутёк. На мою беду, притолока в комнате, в которую занесло меня не в добрый час, была сделана на удивление низко. И со всего размаху я налетел на неё, потерял равновесие и провалился разом в черноту, будто в колодец.
Когда я очнулся, то лежал на полу с перевязанной холодною тряпицею головой в двух шагах от злополучной комнаты. Дверь, ведущая в неё, была закрыта. Вокруг меня хлопотала госпожа Фурцель. Мне захотелось встать, но ноги не захотели слушаться, в глазах снова потемнело, и мне удалось лишь устроиться на полу полусидя. Подошёл хозяин дома и наклонился ко мне.
— Вы настолько тяжелы, нам с женой удалось лишь вытащить вас из комнаты. Как ваша голова, получше?
— Вы прячете у себя человека или зверя? — вместо ответа простонал я. — Или это правду говорят про вас, что вы чернокнижник?
Фурцель лишь горестно покачал головой.
— Господь подверг меня и мою жену испытанию. Наша дочь Мария больна. Никакой в мире врач не в силах ей помочь. Мы никому не показываем её. Нерехтинцы таких, как она, называют словом «одержимый». Одержимый, значит, во власти бесов.
— Вы пробовали её лечить? — осведомился я, держась одной рукой за ушибленный лоб.
— Я приводил издалека знахаря. Хорошо заплатил. Знахарь так кричал и ругал беса, что мне показалось, он не сильно разбирается в медицине.