– Я хочу сообщить тебе кое-что неприятное, Сэмми, очень неприятное. И о себе, и о Еве. Надеюсь, ты в состоянии с этим совладать?
Сэмми, продолжая гипнотизировать ее взглядом, горько покривил рот.
– Но возможно, я поступила неправильно, придя сюда. Я не представляла, как сильно все это на тебе сказалось. Можешь на меня обижаться, но я была уверена, что это ты убил Еву, пока мистер Брок меня не разубедил.
И Брок и Салли после этих слов во все глаза уставились на Сэмми, пытаясь определить его реакцию, но его лицо, как всегда, было непроницаемо. Однако через некоторое время они при свете тусклой переносной лампочки заметили, что в уголках его глаз начала собираться влага.
– Я не убивал Еву, – ровным голосом сказал он.
– Я знаю, Сэмми, теперь-то я в этом убеждена.
– Уходи отсюда, – мрачно сказал он. – Я не хочу убивать еще и тебя.
Она вздохнула и медленно повела глазами по комнате.
– Нетрудно представить, особенно в этом свете, как все здесь когда-то было, правда, Сэмми? Там стоял отцовский стул, а вон там столик, за которым сидела мать со своим шитьем. Я до сих пор помню, где стоял твой детский стульчик, – а ты об этом помнишь? Наверное, не помнишь… откуда тебе? Ведь ты был тогда совсем маленький. Но ты наверняка помнишь, как мама вечерами сидела у окна, не так ли? Я лично вижу ее сейчас словно воочию – старую матушку Хаббард…
– Замолчи, Салли, – сказал Сэмми скорее печальным, нежели злым голосом.
– Ты ведь был ее любимчиком, знаешь об этом? Конечно, она любила тебя по-другому, нежели Энди. Энди она боготворила. А тебя просто любила – всем сердцем. Ты тоже был моим любимчиком. Моим персональным младшим братишкой, моим маленьким Китайчонком Сэмми. Я так гордилась тобой, когда мы вместе выходили на прогулку – Сэмми и Салли. Я даже думала, что мама специально так тебя назвала, чтобы твое имя было созвучно с моим. Я не понимала, что тебе дали это имя еще до того, как ты переехал к нам.
Удивительно, как это место способно будить воспоминания. Ты за этим сюда приехал, Сэмми, – за воспоминаниями? Такое впечатление, что эти стены напитаны ими, и стоит только здесь усесться, как они начинают витать вокруг тебя. Сейчас, к примеру, мне вспоминаются твои марки. Я ведь совсем забыла, что ты начал собирать их еще в детстве. Я так и вижу тебя в коротких штанишках, сидящего за столом у окна. С одной стороны – мама со своим шитьем, а с другой – ты со своими марками.
– Энди собирал марки, – сказал шепотом Старлинг.
– Точно, собирал! И ты, глядя на него, тоже начал их собирать, не так ли? Как-то он приехал домой в отпуск и подбил тебя на это дело – подарил тебе несколько марок.
– Марки американской авиапочты с самолетиками, 1941 года.
– Ты помнишь об этом?
– Лучшей у Энди была черная марка Великобритании 1929 года с номинальной стоимостью в один фунт, выпущенная почтовым конгрессом Соединенного Королевства. – Голос у Старлинга стал неестественно высоким, даже писклявым, словно он говорил из прошлого времени, когда был ребенком. – Чудесная была марка, большая, черная, с изображением святого Георгия в полном вооружении и верхом на коне, убивающего своим копьем дракона. Она так мне нравилась, что я ее украл. Это была моя первая в жизни кража. Но я не мог ничего с собой поделать. Сейчас уже и не помню, что я собирался сказать Энди, когда он приедет домой и обнаружит ее исчезновение. Только Энди так и не приехал…
Салли поджала губы и, обращаясь к Броку, тихо сказала:
– Он был пилотом бомбардировщика. Его сбили над Северным морем.
– Он был герой, – сказал Старлинг. – Потом ты подарила его коллекцию мне. Но я долгое время не мог себя заставить на нее взглянуть. Прошли годы, прежде чем я снова начал собирать марки.
– Это правда, Сэмми? Я и не знала…
Он посмотрел на нее с неподдельной печалью во взгляде и прошептал:
– Прошу тебя, Салли, уходи отсюда. Ну пожалуйста.
– Сэмми, ты сказал, что хотел, чтобы мистер Брок привел с собой Рафаэля. Ну так вот: он не обманул тебя. Я уверена, что он никогда тебя не обманывал. Он сделал все так, как ты просил.
– Что? – Сэмми озадаченно на нее посмотрел.
– Я – Рафаэль, Сэмми. По крайней мере часть его. Мы с Руди Траклом – это и есть Рафаэль.
Старлинг посмотрел на Брока, словно задаваясь вопросом, уж не он ли все это придумал, но заметил на его лице такое же неподдельное удивление, которое испытывал сам.
– Ты вот чувствуешь себя виновным за кражу принадлежавшей Энди марки, – продолжала говорить Салли. – Но я провинилась перед тобой куда больше, чем ты перед ним, после того, как ты выбросил меня из своего дома – да, да, Сэмми, именно выбросил, обвинив в краже принадлежавших Еве драгоценностей. Но я этого не делала. Не делала!
Она помахивала у Сэмми перед носом указательным пальцем до тех пор, пока его желание спорить с ней не испарилось.
– Я не могла оставаться с тобой, и ты прекрасно об этом знал. Ну а я… я очень на тебя тогда разозлилась. Я подумала, что вот как оно бывает: моя мать приютила Сэмми, когда у него умерли родители, а он выгнал меня из своего дома в преклонном возрасте и без единого пенни. – Старлинг снова хотел было запротестовать, но она замахала на него руками: – Ну хорошо, это она все затеяла, она виновата, но ты верил каждому ее слову, что бы она тебе ни говорила, и не слушал меня, когда я пыталась тебя вразумить, верно? Верно. Но как бы то ни было, я вернулась в эту часть города, где все мы выросли, и городской совет предоставил мне здесь как неимущей временное жилье. Тогда-то я и сошлась снова с теми из своих старых друзей, которые здесь все еще обитали. В том числе с Руди Траклом, в прошлом какое-то время работавшим на моего отца. Когда мы встретились, бедняга Руди почти совсем ослеп, у него на обоих глазах появилась катаракта. Он стоял в самом конце длинного больничного списка желающих оперироваться со скидкой, и по этой причине пропивал каждое пенни, которое ему удавалось заработать. Я приглядывала за ним, бедным старым пропойцей, и размышляла, где нам достать деньги, чтобы мы могли сделать ему операцию и вообще зажить по-человечески.
Если помнишь, я оставила тебе свой адрес, и вот в один прекрасный день у моего порога объявилась не кто иная, как Ева. Учитывая, как мы расстались, я не поверила своим глазам. Но я поняла, что это еще более нахальная особа, чем даже я думала, когда она обратилась ко мне с совершенно неожиданной просьбой. Для начала она сказала мне, что попала в крайне неприятное положение и с ума сходит от беспокойства. Помнишь то золотое, с изумрудами ожерелье, которое ты ей подарил?
У Старлинга от дурного предчувствия расширились глаза.
– Ну так вот: она сказала мне, что имела глупость его потерять. Но я сразу поняла: она продала его, чтобы получить деньги на наркотики. Потом она сказала, что ты спрашивал ее об этом ожерелье, а она ответила, что у него сломалась застежка и оно в починке. Однако, добавила она, ты рано или поздно узнаешь, что оно пропало, если ей не удастся его заменить. Она нашла аналогичное украшение в том самом магазине, где был приобретен утраченный экземпляр, и ей нужно десять тысяч фунтов, чтобы его выкупить. К сожалению, у нее совершенно нет наличности, но она нисколько не сомневается, что за годы жизни с Сэмми я сумела кое-что скопить, поэтому и обращается ко мне с просьбой одолжить ей требующуюся сумму.
Старлинг привалился спиной к стене, его лицо еще больше побледнело, чем прежде, хотя, казалось, это невозможно. Теперь он уже не пытался оспаривать истинность рассказа Салли.
– Короче говоря, когда она мне все это выложила, я чуть с ума не сошла от досады и злости. И я, разумеется, сообщила ей все, что о ней думала, высказалась, зачем ей, на мой взгляд, понадобились эти деньги, а под конец в самых недвусмысленных выражениях предложила ей проваливать. Ясное дело, что после такой отповеди Еве не оставалось ничего другого, как удалиться. Мне же, после того как я малость успокоилась и рассказала об этом происшествии Руди, закралась в голову одна мысль. Я подумала: есть Сэмми, который тратит все свои деньги на эти проклятые марки, а есть Ева, Руди и я, которым эти деньги очень нужны, хотя и по разным причинам. Почему бы не сделать так, чтобы все мы были счастливы? Сказать по правде, мне было наплевать, счастлива Ева или нет, но я пришла к выводу, что она должна стать частью разработанного мной плана. Ключевое место в этой схеме отводилось Руди. Он всегда был прекрасным копировщиком. Я помнила об этом еще по прошлым годам, когда он работал в магазине моего отца, куда после окончания школы пришла работать и я. Мы копировали модные картинки с изображением последних моделей одежды прославленных дизайнеров, и, уверяю тебя, тогда никто не смог бы отличить работы Дома Диора от сделанных Хаббардом. Как-то раз Руди сказал мне, что изготовил несколько копий известных гравюр для одного криминального дилера от искусства из западной части Лондона. Но это случилось до того, как Руди заболел глаукомой, и я сомневалась, что он в состоянии заниматься такой работой. Но он знал кое-что о марках и, когда я рассказала ему о своем плане, решил попытаться.