Рафаэль Сабатини — Маркиз де Карабас
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава I
УЧИТЕЛЬ ФЕХТОВАНИЯ
Вас, без сомнения, позабавит то обстоятельство, что господин Кантэн де Морле считал себя свободным от греха, приведшего к падению некоторых ангелов [...греха, приведшего к падению некоторых ангелов... — По Библии, грех части ангелов состоял в том, что они не сохранили своего достоинства и оставили свое жилище — небо (Бытие, гл. VI, 2-LXX)], избрал своим девизом «Parva domus magna quies» [Малый дом — большой покой (лат.)], почитал спокойствие величайшим достоянием человека и относился к мирским благам, ради которых люди не жалеют пота и крови, как к чему-то пустому и иллюзорному.
Так было, пока образ мадемуазель де Шеньер не нарушил душевное равновесие господина де Морле; к тому же, ведя сравнительно безбедную жизнь, он мог позволить себе подобные взгляды. Дело в том, что его доход намного превосходил доход самого знаменитого Анджело Тремамондо [Тремамондо (итал.) — «Ужасающий мир»], чьим лучшим учеником он был и славу которого унаследовал. Помимо прочего, он удостоился благосклонной помощи госпожи Фортуны [Фортуна — в римской мифологии, богиня счастья, удачи]. Она избавила его от многих лет изнурительного труда, посредством которого люди обычно поднимаются к высотам благополучия, и уже в начале карьеры вознесла на самую вершину. Способ, каким господин де Морле per saltum [Одним прыжком, мгновенно (лат.)] стал самым известным и модным учителем фехтования в Лондоне, достаточно красноречиво говорит об ее изобретательности.
В том, что Кантэн де Морле, чья своеобразная умственная экипировка и крепкие нервы как нельзя лучше способствовали развитию физических данных, заложенных в его сильном теле, избрал фехтование профессией, дабы хоть немного увеличить более чем скромные доходы матушки, не последнюю роль сыграли советы Анджело, который, благодаря своему положению, мог не опасаться соперничества.
Но в Лондоне существовали и другие учителя фехтования, а они не могли столь спокойно взирать на появление новичка. Один из них, знаменитый Реда, воспылал столь яростным негодованием, что напечатал в «Морнинг Кроникл» [«Морнинг Кроникл» (англ.) — «Утренняя хроника», журнал партии вигов, издававшийся с 1769 по 1862 гг. Среди авторов журнала были такие крупные английские писатели, как Р. Шеридан, Чарльз Лэм, Томас Мур, Чарльз Диккенс и в. Теккерей] письмо, в котором самым жестоким образом высмеял юного выскочку.
Такой поступок был более чем непростителен, ибо дело самого Реда процветало, и школа его, наряду со школой Генри Анджело, была наиболее посещаемой в Лондоне. Его критические замечания выглядели весьма убедительно, что вполне могло повлечь за собой исключение Морле из рядов учителей фехтования, каковую цель и преследовало отвратительное письмо известного мастера. К счастью, великодушный Анджело был рядом; он укрепил веру молодого человека в собственные силы и подсказал ему план ответных боевых действий.
— Вы ответите ему, Кантэн, не тратя лишних слов. Вы согласитесь с его оценкой вашей персоны, то есть признаете себя посредственным дилетантом и сообщите, что, принимая во внимание это обстоятельство, он с тем большей легкостью победит вас в поединке при ставке в сто гиней [Гинея — английская золотая монета, чеканилась с 1663 по 1817 гг; с 1717 равнялась 21 шиллингу], на который вы имеете честь пригласить его.
Кантэн грустно улыбнулся.
— Если бы я располагал сотней гиней и осмелился рискнуть ими, было бы забавно ответить ему.
— Вы неправильно меня поняли. Эту сумму я поставил бы на вас и против кого-нибудь получше Реда.
— Ваша оценка мне льстит. Но если я проиграю ваши деньги?
— Вы несправедливы к себе. Я знаю вас, знаю Реда и я нисколько не сомневаюсь в успехе.
Итак, письмо с вызовом было отправлено, и его появление в «Морнинг Кроникл» произвело небольшую сенсацию. Реда не мог отказаться от участия в соревновании. Он попал в ловушку, расставленную его собственной злобой, но, не сознавая этого, написал ответ в небрежно-оскорбительном тоне, приправленный намеками на кровопускание, которое он непременно сделал бы безрассудному юнцу, осмелившемуся послать ему вызов, если бы его профессия не запрещала поединок на открытых рапирах.
— Вы ответите этому напыщенному индюку, — снова сказал Анджело, — что, поскольку он жаждет кровопускания, вы удовлетворите его желание, пользуясь pointe d'arret [Предохранительное устройство, надеваемое на острие рапиры (фр.)]. И добавите еще одно условие, по которому поединок будет состоять из одной атаки, в лучшем случае — с шестью ударами. — И в ответ на удивленный взгляд Морле старый мастер приложил палец к носу. — Я знаю, что делаю, дитя мое.
После такого бахвальства Реда не мог отклонить ни одного из предложенных ему условий, не выставив себя в смешном свете, и дело было улажено.
Обходительный Анджело, выступая от лица Кантэна, сделал все необходимые приготовления, и встреча состоялась в академии самого Реда в присутствии его учеников, их друзей и некоторого количества прочих зрителей, привлеченных перепиской в «Морнинг Кроникл». Всего собралось человек двести. Расчетливого Реда осенила мысль взимать за вход по полгинеи с головы, так что при любом исходе поединка его ставка была бы покрыта с лихвой.
Вскоре стало совершенно очевидно, что модная толпа собралась с намерением осыпать насмешками самонадеянного юного глупца, дерзнувшего померяться силами с уважаемым мастером, и этим усугубить унижение, которое, как все полагали, было ему уготовано. И действительно, выход грозного Реда приветствовали аплодисментами, появление Морле было встречено смехом и довольно громкими язвительными замечаниями.
Вкупе с памятью о ядовитых письмах, опубликованных в газете, эта столь оскорбительно выраженная поддержка наполнила душу Кантэна де Морле гневом. Но то был холодный, усмиряющий бурные порывы гнев: он лишь укрепил молодого человека в намерении твердо придерживаться плана, составленного для него Анджело, плана, суть которого заключалась в том, чтобы свести поединок к одной атаке и продолжать его без передышки до тех пор, пока не будет нанесен лучший из шести ударов.
Анджело, в абрикосовом камзоле и черных панталонах, в шестьдесят лет сохранивший юношескую фигуру и по-прежнему являя собою образец изящества и элегантности, выступал секундантом своего ученика. Он вывел Кантэна на середину площадки для фехтования, где их уже ждали Реда и его секундант.
Среди публики, состоявшей главным образом из модных щеголей, было также несколько дам; были и кое-кто из первых французских эмигрантов: дело происходило в 1791 году, до начала массового исхода из Франции [...дело происходило в 1791 году, до начала массового исхода из Франции... — Эмиграция французского дворянства приняла массовый характер лишь в 1792 г., после отмены монархии, и особенно в 1793 г., после казни Людовика XVI и Марии-Антуаннеты]. Зрители выстроились вдоль стек длинной, похожей на амбар, комнаты. Стояла ранняя весна, было утро, и свет, лившийся из четырех окон — почти под самым потолком на северной стене, — как нельзя лучше подходил для предстоящего поединка.
Когда оба фехтовальщика, раздетые до пояса — таково было одно из условий Кантэна, — встали друг против друга, разговоры смолкли и в помещении воцарилась тишина.
С точки зрения формы, Морле имел несомненные преимущества перед противником. Его прекрасно вылепленный обнаженный торс, светившийся белизной над черными шелковыми короткими штанами в обтяжку, казался сплетенным из мускулов. Но и сорокапятилетний Реда, будучи вдвое старше своего противника, выглядел великолепно: плотный, смуглый, волосатый мужчина, наделенный недюжинной силой и решительностью. Это был контраст, как у мастифа и борзой. Сняв парик, Реда повязал голову черным шелковым шарфом. Морле парика не носил, его роскошные темно-каштановые волосы были заплетены в тугую косичку.
Соблюдая формальности, секунданты проверили предохранительное устройство, которым были снабжены обе рапиры. Оно представляло собой маленький трезубец со стальными остриями в полдюйма длиной, прикрепленный к шишечке на конце рапиры.