Вполне удовлетворенные, они поставили своих подопечных в позицию. Клинки скрестились, и Анджело слегка придержал их на месте соединения. Затем он подал знак и отошел в сторону.
— Allez, messieurs! [Начинайте господа! (Фр.)]
Отпущенные клинки с легким звоном скользнули друг по другу. Схватка началась.
Реда, твердо решивший как можно скорее окончить бой и выставить напоказ ничтожество самонадеянного выскочки, который рискнул бросить ему вызов, атаковал с неимоверной энергией и силой. Зрители вообще сомневались в том, что ему будет оказано сопротивление, и сомнения их возрастали по мере того, как сопротивление оттягивалось. Но вскоре стала понятна причина странной медлительности дебютанта. Памятуя о принятом решении сохранять спокойствие и выдержку, Морле избегал контрударов, чтобы не открыть себя противнику; он довольствовался защитой, вложив все свое искусство в отражение выпадов и бросков, стремительно следовавших один за другим. Кроме того, ведя ближний бой рукой, согнутой в локте, и пользуясь только кистью и близкой к рукоятке частью рапиры, он с минимальной затратой сил отвечал на удары, в которых безрассудно растрачивал энергию его противник.
Подсказанная Анджело тактика была рассчитана на то, чтобы явно — настолько, насколько позволят силы Морле, — отомстить за оскорбления, мишенью которых он послужил. Нужно было не просто победить Реда, но сделать победу столь полной, чтобы его уничтожила обратная волна насмешек, которые он расточал с такой щедростью. Не идя на риск, Морле пользовался своими естественными преимуществами, главными из которых были молодость и выносливость, и осмотрительно берег силы до той поры, когда силы Реда истощатся в упорной, яростной атаке. Молодой человек и его наставник заранее ее предвидели. Морле рассчитал и то, что такая тактика, равно как неспособность противника противостоять ей, вынудят его к контратаке и не замедлят повлиять на настроение Реда: он станет нападать с удвоенной яростью и вскоре почувствует утомление и нехватку дыхания — момент, которого Морле со злорадством ожидал.
Все вышло именно так, как он предполагал.
Сперва Реда сохранял академическую корректность, которая подобает maitre d'armes [Учитель фехтования (фр.)]. Хоть он и фехтовал не щадя сил, но по мере того как росло его раздражение непроницаемой защитой Морле, которого ничто, даже на миг, не могло соблазнить перейти в нападение, он опустился до разных безрассудных выходок, сопровождая ложные выпады громкими восклицаниями и притоптыванием, чтобы обмануть противника и заставить его принять ложную атаку за настоящую. Видя, что эти ухищрения приводят только к пустой трате сил, которых у него и так осталось немного, Реда остановился и, отступив на шаг, дал волю гневу:
— В чем дело? Morble! [Черт возьми! (Фр.)] У нас бой или игра?
Но еще не договорив, он понял, что словами защищает свою репутацию не лучше, чем рапирой. Даже если он победит — кто-кто, а уж он-то в этом не сомневался, — ему достанется отнюдь не та мгновенная ошеломляющая победа, на которую он рассчитывал. Хитрый противник слишком долго противостоял его натиску, и в мертвой тишине, нависшей над рядами зрителей, он уловил унизительное для себя удивление.
Но еще хуже был одобрительный смех, которым некоторые из присутствовавших встретил ответ Кантэна:
— Именно об этом я и хотел спросить вас, cher maitre [Дорогой мэтр (фр.)]. Прошу вас, не упрямьтесь и, уж коли я здесь, подтвердите делом свои хвастливые заявления.
Реда промолчал, но сквозь отверстия маски злобно сверкнули его глаза. Разъяренный колкостью противника, он возобновил атаку с прежним напором. Однако его напора хватило ненадолго. Реда начинал расплачиваться за бешеный темп, который избрал, опрометчиво веря в то, что поединок будет коротким. Он понял — и оттого еще больше разъярился — хитрость, подсказавшую условие, согласно которому сражение должно ограничиться одной единственной атакой. Ему стало трудно дышать; Морле почувствовал это по утрате скорости и четкости в движениях Реда и проверил правильность своих выводов, нанеся неожиданный удар, который тот едва успел парировать. Реда страстно желал хотя бы нескольких секунд передышки, но условия поединка запрещали это.
Пытаясь всеми правдами и неправдами получить эти несколько секунд, Реда отступил, но Морле с быстротой молнии последовал за ним. И вот Реда, запыхавшийся, усталый, растерянный, отступает перед натиском своего все еще сравнительно бодрого противника. Его удар обрушился в ответ на отчаянный выпад, при котором мастер так вытянулся, что, пренебрегая всеми академическими правилами, был вынужден пустить в ход левую руку, чтобы не упасть. Круговая защита отбросила его клинок, и в результате молниеносного выпада наконечник рапиры коснулся его груди.
Реда оправился от удара; из ранки на груди текла кровь. Над собранием пронесся легкий шепот. В отчаянной надежде дать передышку своим измученным легким Реда отошел на несколько шагов и оказался вне пределов досягаемости.
Морле не последовал за ним, но на сей раз не удержался от насмешки: — Я больше не буду испытывать ваше терпение, cher maitre. Защищайтесь.
Он сделал ложный выпад из нижней позиции, затем, вращая острием рапиры, перешел в четвертую позицию; бросок — и наконечник коснулся груди Реда над самым сердцем.
— Два, — сосчитал Морле, отводя рапиру. — А теперь в терцию, и три.
И снова острия трезубца ранили плоть мастера. Но душу его куда более жестоко ранили слова Морле:
— Мне говорили, что вы учитель фехтования, тогда как вы всего-навсего tirailleur de regiment [(Зд.) полковой забияка (фр.)]. Пора кончать. Что вам более по вкусу? Скажем, снова четвертая позиция?
Морле сделал еще один выпад из нижней позиции, и пока Реда вялым движением попытался парировать его, острие рапиры молодого человека, сверкнув, коснулось его груди.
— Так-то!
Когда четвертый удар достиг цели, удар такой силы, что рапира Кантэна изогнулась дугой, вмешались секунданты. Позорное поражение Реда было полным, и от тех самых зрителей, которые пришли осмеять Морле, он получил овацию, вполне заслуженную этим последним доказательством своего исключительного мастерства.
Сорвав маску с посеревшего лица, Реда в ярости метнулся в сторону зрителей; по его бурно вздымавшейся груди стекала кровь.
— Ah, ca! [Надо же! (Фр.)] Вот как! Вы аплодируете ему?! Да вы просто не понимаете всю низость его приемов! — Его душило негодование. — Это был вовсе не бой. У него более молодое сердце и легкие. И этим он воспользовался. Вы даже не видели, что он не смел атаковать, пока я не устал. Если бы этот трус вел честную игру — quel lachete! [Какая подлость! (Фр.)] — вы бы увидели другой конец.
— Как и в том случае, — вмешался Анджело, — если бы вы сражались языком или пером. Этим оружием, Реда, вы и впрямь владеете мастерски. Что же касается фехтования, то господин де Морле сейчас доказал, что вполне может давать вам уроки.
Ближайшие события не замедлили подтвердить, что Анджело высказал всеобщее мнение, поскольку после этого поединка у Реда почти не осталось учеников. Те кто явился поиздеваться над Морле, первыми пришли в его школу; вся эта история наделала столько шума и так быстро разнесла во все концы города славу нового учителя фехтования, что его академия оказалась переполненной буквально с первого часа своего существования.
Столь неожиданно обрушившееся на Морле процветание заставило его нанять нескольких помощников, вполне оправдывало переселение в красивый дом на Брутон-стрит и позволило ему обеспечить спокойную, безбедную жизнь матери на склоне ее дней.
Благодаря августейшему покровительству [Благодаря августейшему покровительству... — т. е. покровительству членов королевской семьи], «Академия Морле» за четыре года приобрела широкую известность не только как школа фехтования, но и как излюбленное место отдыха.