Все вышло именно так, как он предполагал.
Сперва Реда сохранял академическую корректность, которая подобает maitre d'armes[11]. Хоть он и фехтовал не щадя сил, но по мере того как росло его раздражение непроницаемой защитой Морле, которого ничто, даже на миг, не могло соблазнить перейти в нападение, он опустился до разных безрассудных выходок, сопровождая ложные выпады громкими восклицаниями и притоптыванием, чтобы обмануть противника и заставить его принять ложную атаку за настоящую. Видя, что эти ухищрения приводят только к пустой трате сил, которых у него и так осталось немного, Реда остановился и, отступив на шаг, дал волю гневу:
– В чем дело? Morble![12] У нас бой или игра?
Но еще не договорив, он понял, что словами защищает свою репутацию не лучше, чем рапирой. Даже если он победит – кто-кто, а уж он-то в этом не сомневался, – ему достанется отнюдь не та мгновенная ошеломляющая победа, на которую он рассчитывал. Хитрый противник слишком долго противостоял его натиску, и в мертвой тишине, нависшей над рядами зрителей, он уловил унизительное для себя удивление.
Но еще хуже был одобрительный смех, которым некоторые из присутствовавших встретил ответ Кантэна:
– Именно об этом я и хотел спросить вас, cher maitre[13]. Прошу вас, не упрямьтесь и, уж коли я здесь, подтвердите делом свои хвастливые заявления.
Реда промолчал, но сквозь отверстия маски злобно сверкнули его глаза. Разъяренный колкостью противника, он возобновил атаку с прежним напором. Однако его напора хватило ненадолго. Реда начинал расплачиваться за бешеный темп, который избрал, опрометчиво веря в то, что поединок будет коротким. Он понял – и оттого еще больше разъярился – хитрость, подсказавшую условие, согласно которому сражение должно ограничиться одной единственной атакой. Ему стало трудно дышать; Морле почувствовал это по утрате скорости и четкости в движениях Реда и проверил правильность своих выводов, нанеся неожиданный удар, который тот едва успел парировать. Реда страстно желал хотя бы нескольких секунд передышки, но условия поединка запрещали это.
Пытаясь всеми правдами и неправдами получить эти несколько секунд, Реда отступил, но Морле с быстротой молнии последовал за ним. И вот Реда, запыхавшийся, усталый, растерянный, отступает перед натиском своего все еще сравнительно бодрого противника. Его удар обрушился в ответ на отчаянный выпад, при котором мастер так вытянулся, что, пренебрегая всеми академическими правилами, был вынужден пустить в ход левую руку, чтобы не упасть. Круговая защита отбросила его клинок, и в результате молниеносного выпада наконечник рапиры коснулся его груди.
Реда оправился от удара; из ранки на груди текла кровь. Над собранием пронесся легкий шепот. В отчаянной надежде дать передышку своим измученным легким Реда отошел на несколько шагов и оказался вне пределов досягаемости.
Морле не последовал за ним, но на сей раз не удержался от насмешки: – Я больше не буду испытывать ваше терпение, cher maitre. Защищайтесь.
Он сделал ложный выпад из нижней позиции, затем, вращая острием рапиры, перешел в четвертую позицию; бросок – и наконечник коснулся груди Реда над самым сердцем.
– Два, – сосчитал Морле, отводя рапиру. – А теперь в терцию, и три.
И снова острия трезубца ранили плоть мастера. Но душу его куда более жестоко ранили слова Морле:
– Мне говорили, что вы учитель фехтования, тогда как вы всего-навсего tirailleur de regiment[14]. Пора кончать. Что вам более по вкусу? Скажем, снова четвертая позиция?
Морле сделал еще один выпад из нижней позиции, и пока Реда вялым движением попытался парировать его, острие рапиры молодого человека, сверкнув, коснулось его груди.
– Так-то!