Князь Козловский был в глубочайшем смысле слова эмигрантом. Большая часть его взрослой и профессиональной жизни прошла вне России. Недаром профессор Глеб Струве назвал его биографию «Русский европеец»[8]. Действительно, с Европой у Козловского установились самые тесные связи. Уезжая последний раз в Россию, он оставил нечто вроде морганатической итальянской жены и двоих детей[9]. Кроме того, он, несомненно, был католиком (весьма важное обстоятельство для влияния на Кюстина), но не в смысле церковной набожности, но по своим убеждениям в правоте и легитимности претензий римской церкви на вселенскую духовную власть, и как католик не мог не быть противником православия и Русской Православной церкви. Все это, естественно, укрепляло его связи с Польшей, что было весьма важно в глазах Кюстина.
Во время службы в Варшаве кн. Козловский имел репутацию доброго друга поляков, за которых он неоднократно вступался перед наместником. В этой связи интересны различные гипотезы по поводу фрагмента пушкинского стихотворения, написанного, очевидно, в 1834—1835 гг., но обнаруженного только в начале нашего века8. Поэт резко нападает в нем на какого-то неназванного человека за его любовь к иноземцам и презрение к собственному народу. Он будто бы потирал от удовольствия руки при известиях о русских неудачах во время польского восстания 1830—1831 гг. Покойный профессор Вацлав Ледницкий склонялся к тому, что эти строки направлены против Чаадаева или Вяземского. Профессор Струве в своей биографии кн. Козловского убедительно доказывает, что значительно более вероятной мишенью этих упреков следует считать именно Козловского. В противоположность Чаадаеву, он не скрывал своих симпатий к восставшим полякам. А по сравнению с Вяземским князь был все-таки самоизгнанником, отчужденным от родной страны. Нам же остается добавить только то, что все трое оказались тесно связаны с поездкой Кюстина.
Если бы рассказ маркиза действительно сообщал все о его отношениях с кн. Козловским и о связи последнего с какими-то другими сторонами его поездки, мы распрощались бы уже с этой колоритной и впечатляющей личностью. Но тут снова возникают некоторые любопытные обстоятельства, и их никак нельзя не отметить, даже если на возникающие при этом вопросы нет удовлетворительных ответов.
Во-первых, выясняются связи кн. Козловского кое с кем из персонажей, упоминаемых в рекомендательном письме Тургенева. Из книги профессора Струве известно, что Александр Тургенев, его брат Николай и братья Булгаковы были давними и ближайшими друзьями Козловского, а с Вяземским, хотя и несколько позже, у него возникли теплые и близкие отношения. Именно Тургенев и Вяземский в следующем году написали его некрологи.
Во-вторых, хотя Кюстин и оставляет у читателя впечатление, что он познакомился с кн. Козловским только на корабле и даже расспрашивал о нем других пассажиров, есть свидетельства обратного: они встречались незадолго до этого, когда Кюстин останавливался в июне во Франкфурте. Некоторые разговоры, включенные в книгу Кюстина, происходили именно тогда3. Возникает вопрос — к чему вся эта таинственность и все эти недоговорки? Когда книга была готова для публикации, кн. Козловский уже три года как лежал в могиле. Ему ничто не могло
а По всей видимости, Кюстин приехал во Франкфурт 9 или 10 июня. Из корреспонденции Тургенева следует, что Александр Иванович встречался там же с Козловским 8 июня. Г-н Кадо заметил, что в конце тех мест книги Кюстина, где он ссылается на Козловского, есть загадочное подстрочное примечание (Зте ёё. Vol. I. Р. 150.), о том, что это было написано 10 июня 1839 г. Г-н Кадо заметил также, что фраза о будто бы первой их встрече на корабле, отсутствует в первом издании, а появилась только во втором и всех последующих.
Примечателен и тот факт, что один из самых давних и близких приятелей Кюстина во Франкфурте, Варнгаген фон Энзе, был связан тесными дружескими отношениями также и с Козловским. Все трое много лет назад присутствовали на Венском конгрессе. Поэтому вполне вероятно, что Кюстин все-таки встретился с Козловским во Франкфурте.
повредить. Для чего же Кюстину понадобилось скрывать их прежнее знакомство и встречу во Франкфурте? Пока на это нет никакого ответа.
В те времена судьбы людей как-то странно переплетались. Среди других пассажиров на борту «Николая I» оказался, по крайней мере, еще один, которому впоследствии пришлось сыграть некоторую роль (хотя и не столь уж заметную) в связи с книгой Кюстина. Маркизу показалось, что он угадал в этом человеке русского агента, пытавшегося разузнать о цели его поездки и выведать его отношение к России. Как это теперь подтвердилось, Кюстин не ошибся. Через три года он безжалостно поставил черную метку, рассказав в своей книге, как на корабле к нему подошел человек,
9
Среди многих любопытных, хотя и незначительных деталей, которые косвенно как бы связывают главных персонажей этой истории, можно вспомнить и то, что его дочь стала второй пассией Бальзака.