Саду не повезло: он мечтал о карьере солдата в момент окончания большой военной кампании. Более того, восторг, ощущаемый маркизом на войне, особенно во время кавалерийской атаки, оказывал на него более сильное эмоциональное воздействие, чем развлечения, которым он предавался в petite maison. Сад абсолютно ясно понимал, что славные военные дни еще впереди. Лихие кавалерийские атаки таких полков, как шотландского при Ватерлоо или бригады легкой кавалерии при Балаклаве, предоставляли ее участникам шанс умереть или прославить свое имя. Подобные события оказывали на него действие сродни исполнению великой симфонии.
Привлекательность таких вещей для Сада вполне понятна. О чертах его характера принято судить по его сексуальному поведению или бульдожьему проявлению духа неповиновения, в связи с чем другие аспекты его личности остаются за пределами внимания. Он был мужчиной хрупкого телосложения ростом 168 см, легко воспламенялся, с одинаковой легкостью приходя в ярость или сексуальное возбуждение. Но маркиз скорее походил на терьера, впившегося зубами в лодыжку обидчика, чем на свирепого бульдога. Блеск, восторг, яркость красок и утонченность жизни в бравом кавалерийском полку среди товарищей во время или военных действий, или элегантной роскоши мирного периода подходила ему как нельзя больше. Но Сад слишком поздно родился, чтобы участвовать в битвах при Деттингене или Фонтеное, слишком рано — для Ваграма, Йены или Ватерлоо. Военного опыта, полученного им в северной Германии, оказалось маловато. Незадолго до скандала с Роз Келлер ему присвоили чин капитана, командира кавалерийского эскадрона. Рассчитывать на большее после скандала в Аркейе он не мог, но и конного формирования, каким маркиз мог бы командовать, для него не находилось.
При первой же возможности, предоставившейся ему в 1768 году, он покинул Ла-Кост. Несмотря на запрет короля жить в Париже, Сад разыграл приступ геморроя, от которого страдал на самом деле, и обратился с просьбой о получении соответствующего медицинского лечения. Ему позволили поселиться близ Парижа, где он мог оставаться до тех пор, пока будет избегать общества. Благодаря этому, маркиз находился поблизости от семьи в то время, когда в июне 1769 года родился второй сын, получивший имя Донатьен-Клод-Арман. Если только он не появился на два месяца раньше срока, его зачали, несомненно, во время одного из посещений Рене-Пелажи узника в Пьер-Ансиз. Это свидетельствует о том, что заключение Сада нельзя считать таким уж строгим. На этот раз ребенка крестили в присутствии лишь его семьи. Времена, когда при событиях такого рода присутствовали члены королевской фамилии, для Сада канули в Лету.
В конце лета, 24 июля, Сад объявил о своем намерении возобновить службу в Бургундской кавалерии в чине капитана. Полк в тот период дислоцировался в маленьком городке на реке Фонтеней-ле-Кот, в тридцати милях от побережья Бискайского залива, чуть выше Ла-Рошеля. В армию маркиз прибыл в начале августа и представился офицеру, временно командовавшему полком. С удивлением для себя он услышал, что его там не ждали. И дело заключалось не только в послужном списке или военных способностях. Настоящий командир полка не был готов служить с человеком, вытворявшим с женщинами вещи, которые делал Сад. Хотя он и имел чин капитана, звание это считалось скорее почетным, и все просьбы маркиза о получении полномочий в действующей армии повсюду отклонялись. Он продолжал осаждать военного министра до тех пор, пока, наконец, не получил почетное звание маршала кавалерии и то преимущественно благодаря тому, что до него этот титул носил его отец. Кроме того, это звание избавило Сада от необходимости ходатайствовать о месте капитана в действующей армии, а полковника — от дальнейших визитов назойливого, но нежелательного волонтера.
Пока маркиз занимался разъездами, связанными с желанием получить армейскую должность, мадам де Монтрей, испытывая досаду, возобновила переписку с аббатом де Садом. Граф де Сад к этому времени скончался, и если кто мог отказать моральное влияние на молодого человека из фамилии Сад, то только его дядья. Старший из них, командор ордена Святого Иоанна Иерусалимского и приор Тулузский с парижским домом в Сен-Клу, не имел с ним ничего общего. Покладистый аббат де Сад на правах его юношеского наставника мог найти подход к строптивому племяннику и найти отклик в неиспорченной части его души. Но священник, познавший силу гнева обеих сторон по случаю самозванного появления в Ла-Косте три года назад мадемуазель де Бовуазен, предпочитал больше не вмешиваться. Дело было вовсе не в бесчувственности, как полагала мадам ле Монтрей. Несмотря на репутацию старого доброго развратника, пропасть между ним и племянником год от года расширялась. В перечень его собственных развлечений не входило избиение привязанных девушек. В самом деле, вскоре аббат де Сад стал одним из тех людей, кто в тесном кругу первым высказал мысль о маниакальности молодого господина, которого следует изолировать от общества. Таким образом, в течение какого-то периода времени Сад, пытавшийся купить себе должность в каком-нибудь бравом кавалерийском полку, оказался вне пределов влияния мадам де Монтрей. Данное «приобретение» могло стоить семье от десяти до двадцати тысяч ливров.
Деньги сами по себе всегда являлись источником споров. В своем письме от 2 марта 1769 года мадам де Монтрей сообщила аббату де Саду, что его племянник уже истратил семнадцать тысяч ливров из двадцати тысяч приданого ее дочери. Деньги, в основном, шли на оплату удовольствий, получаемых им в petit maison. За период их брака в общей сложности на «случайные развлечения» маркиз израсходовал шестьдесят шесть тысяч ливров (долг, который еще предстояло погасить).