— Он несколько запустил их. Времена сейчас трудные. А маркиз не привык считать деньги, которые тратит. Это проклятое аграрное общество поглотило уже немало. Если бы он послушал меня! Я знаю, к несчастью, чем кончаются у нас такие дела. Маркиз же всегда все хочет делать по-своему!..
— Надеюсь, речь идет не о серьезных вещах?
— Но о таких, которые могут стать серьезными, если не принять срочные меры. Это как снежный ком — катится, катится, обрастает все больше и превращается в лавину.
— Он, наверное, обеспокоен этим…
— Пока что для этого нет оснований.
— Он знает это? Я спрашиваю, потому что, повторяю, его поведение меня тревожит. Я никогда не видела его таким замкнутым, таким молчаливым. Со вчерашнего дня он едва ли произнес двадцать слов, и те пришлось вырывать у него силой.
— Он крепкий, у него железное здоровье. Можете не беспокоиться на этот счет. Представьте себе! Он начал шутить со мной, как обычно, но это стоило ему большого труда.
— Вчера он не захотел видеть дядю Тиндаро, который приходил навестить его.
— Они всегда немного недолюбливали друг друга. И этот тоже со своими древностями!
— С тех пор как маркиз разрешил ему копать в Казаликкьо, ох!.. «Дорогой племянник, здесь! Дорогой племянник, там!» Вчера как раз пришел, чтобы подарить ему терракотовую статуэтку, которую раскопал на прошлой неделе. Посмотрите, вот она. Я в этом ничего не понимаю. Но послушать дядю Тиндаро, так это просто сокровище.
— Красивая. И хорошо сохранилась. Церера. Это ясно по пучку колосьев у нее в руке.
— А маркиз, когда я показала ему, сказал: «Выбросьте ее! Вы что, в куклы играете? Мой дядя — сумасшедший!»
Дон Аквиланте улыбнулся.
— Что он вам сказал? Как он себя чувствует? — спросила маркиза.
— Сказал, что немного болит голова, больше ничего.
Последние четыре дня поведение маркиза было таким странным, что Цозима не знала, что и думать, что предпринять. Она обещала: «Никогда больше! Никогда!» — и боялась, что ее слова вызовут такую же бурную сцену, как в прошлый раз. Кто знает? Может быть, он задумал испытать ее? И это предположение вынуждало ее еще больше робеть и быть осмотрительнее в каждом поступке, в каждом слове.
Управляющий из Марджителло хотел получить распоряжения насчет некоторых работ, которые надо было начинать. Ждать хозяина? Решать самому? Но маркиз пришел в ярость, едва Титта открыл рот:
— Управляющий говорит…
— Скотина он, и ты тоже! Негодяи! Негодяи! Негодяи! Надо разогнать вас всех! Скоты!
Хлопнув со злостью дверью, закрывшись в кабинете, он и там продолжал кричать: «Негодяи! Негодяи!» — да так громко, как давно уже никто не кричал в этом доме.
За ужином он ел молча и нехотя.
— Вот это… я знаю, вы любите, — сказала маркиза, кладя на тарелку крылышко жареной курицы.
— Что вы пичкаете меня, как ребенка! — язвительно воскликнул маркиз. И сердито отодвинул тарелку.
Он был бледен, глаза смотрели мрачно, и казалось, он не видит ничего, даже когда пристально глядит в одну точку, на какой-нибудь предмет или кому-нибудь в лицо, как в тот момент. Маркиза, встревоженная этими взглядами, не удержалась:
— Вам нехорошо, Антонио?.. Что с вами?
— Это верно, — покорно ответил он, — мне нехорошо… Он не дает покоя! Он не хочет, чтобы мне было хорошо!..
— Кто? Кто не хочет?
— А! Никто, никто!.. Этот гвоздь вот тут!
И он с раздражением попытался вырвать гвоздь, который — он это чувствовал! — был вбит в его голову.
— Лягте в постель… Покой вам пойдет на пользу, — сказала маркиза.
— Пойдем в постель, пойдем в постель… И вы тоже идите в постель.
И после того как вопреки обыкновению позволил маркизе помочь ему раздеться, он забился в угол кровати, поджал колени, почти свернувшись калачиком, и прикрыл глаза руками. Казалось, он сразу же уснул. Маркиза некоторое время смотрела на него, и сердце ее разрывалось от печального предчувствия тяжелой болезни. Опасаясь, что разбудит его, если ляжет в постель, она села в стоявшее рядом кресло и стала ждать. Она молча молилась, вздрагивая всякий раз, когда маркиз бормотал во сне что-то непонятное. Когда же сон его стал спокойнее, она вышла из спальни и приказала Титте вызвать наутро врача, а также предупредить синьору Муньос.
— Хозяин заболел? — спросил Титта.
— Ему немного нездоровится… Так и скажите маме.
Отправив Марию спать, она поспешила в спальню.