Императорская Наложница откинула полог, и надо же было случиться, чтобы именно в это мгновение глаза старца ненароком обратились на женщину. Монах был потрясен совершенством ее красоты. Их взгляды встретились и никак не могли разомкнуться: старец не отводил взора, красавица — тоже. Она была благовоспитанной особой и в обычной ситуации не потерпела бы, чтобы на нее пялился чужой мужчина, но тут растерялась, не в силах понять, чего хочет от нее этот почтенный монах.
Наконец, опомнившись, Императорская Наложница поспешно опустила занавеску. Повозка тронулась, покатила в гору к перевалу Сига, а оттуда свернула на дорогу, ведущую к Киото. К ночи она должна была въехать в ворота столицы со стороны Серебряного Храма. Старец смотрел вслед удаляющейся повозке до тех пор, пока она не скрылась из виду.
Всего несколько мгновений — и бренный мир нанес праведнику удар поистине сокрушительной силы. Душевный покой, умиротворенность рассыпались в прах.
Вернувшись в хижину, монах встал лицом к статуе Будды и хотел воззвать к Священному Имени. Но не смог — греховные образы застилали ему взор. Старец пытался напомнить себе, что женская красота — химера преходящая, плоть обреченная; однако сила этой химеры оказалась столь велика, что одного-единственного мгновения было достаточно: она завладела душой праведника. Ему казалось, что такая редкостная сила непременно должна обитать где-то очень далеко, в самой вечности. Святой был слишком стар — причем не только телом, но и сердцем, — чтобы речь тут могла идти о плотском соблазне. Да и не способна человеческая плоть так быстро меняться. Скорее можно было предположить, что душа святого старца отравлена каким-то коварным быстродействующим ядом.
За всю жизнь праведник ни разу не нарушил обета целомудрия. Суровая борьба с плотским искушением в молодые годы заставила его смотреть на всех женщин как на существа исключительно телесные. Плоть существовала лишь в воображении монаха и потому сохраняла чистоту. Будучи знаком с миром телесного лишь умозрительно, святой всегда считал, что сможет справиться с ним одной силой духа. Прежде это ему удавалось, и ни один из людей, знавших старца из храма Сига, не посмел бы усомниться в полной победе его духа над плотью. Но лик женщины, поднявшей полог повозки и обратившей свой взор на озеро, был исполнен таким сиянием, такой гармонией! Это не могло быть обычной игрой плоти — старец не знал, как назвать подобное явление. Тот незабываемый миг пробудил в его душе что-то неведомое, с давних пор таившееся в самых ее глубинах. И он понял, что это — земная жизнь. Она долго выжидала, прикидывалась недвижной картинкой, но тут улучила момент и внезапно выскочила из рамки.
Стоит человек посреди шумной столичной улицы, крепко зажав ладонями уши. Вокруг грохочут тяжелые повозки, шумит толпа, а он ровным счетом ничего не слышит. Потом вдруг отнимает руки, и на него обрушивается оглушительная волна звуков. Примерно так же чувствовал себя и наш старец.
А тот, кто ощущает движение бренного мира и слышит его гомон, уже находится в его суетных пределах. Так праведник, оборвавший все нити, что соединяли его с земной жизнью, вновь вступил с нею в связь.
Теперь даже во время чтения сутр он не мог сдержать тяжелых вздохов. Старец пытался обратить свой взор на природу, надеясь, что она даст ему успокоение, но вид облаков, клубившихся над отрогами гор, еще больше бередил душу — ведь она стала такой же изменчивой и непостоянной, как они. Не помогало и созерцание Луны. Когда же монах с надеждой оборачивался к изваянию Будды, стремясь очистить сердце от скверны, то видел, что Лик Всевышнего преобразился и сделался неотличим от прекрасного лица Императорской Наложницы. Вселенная сжалась до пределов тесного круга, на одном краю которого был он, на другом — она.
Императорская Наложница, обитавшая во дворце Кёгоку, и думать забыла о старом монахе, так пристально разглядывавшем ее на берегу озера Сига.
Однако когда по столице поползли невероятные слухи, этот незначительный эпизод воскрес в ее памяти. Кто-то из крестьян обратил внимание на то, как святой старец провожал взглядом удаляющуюся повозку, и рассказал об этом одному из придворных, приехавших в Сига полюбоваться цветами, да еще прибавил, что с того дня праведник словно умом тронулся.
III
Императорская Наложница сделала вид, будто не придает этой сплетне ни малейшего значения. Но ведь слава о добродетелях и набожности святого из храма Сига гремела так громко, что подобные слухи не могли не польстить ее самолюбию. К тому же восхищенное внимание обычных мужчин, одержимых плотскими страстями, красавице давно приелось и наскучило.