Выбрать главу

— Мое дорогое дитя, я прекрасно вижу, что кажусь вам особой хмурой и резкой. Возможно, так оно и есть. Судите сами: я расскажу вам историю всей моей жизни и признаюсь вам в недостатках, которые я никому не поверяла. Вы человек эпохи без предрассудков; возможно, вы найдете, что моя вина меньше, чем мне это кажется самой. Но какого бы мнения вы ни были обо мне, я, по крайней мере, не умру, не исповедавшись кому‑нибудь. Возможно, что я вызову в вас сострадание, которое смягчит грусть моих воспоминаний.

Я воспитывалась в Сен — Сире[1]. Блестящее образование, которое мы там получали, на самом деле давало очень мало. Я покинула институт шестнадцати лет, чтобы выйти замуж за маркиза де Р., которому стукнуло пятьдесят, и не смела жаловаться, так как все меня поздравляли с блестящей партией и все бесприданницы завидовали моей судьбе.

Я никогда не отличалась умом, а в то время была просто дурочкой. Монастырское воспитание окончательно затормозило мои и без того небольшие способности. Из монастыря я вышлэ с той простодушной наивностью, которую совершенно напрасно ставят нам в заслугу и которая часто делает нас несчастными на всю жизнь.

Действительно, опыт, приобретенный мною за шесть месяцев замужества, столкнулся с такой узостью мысли, что ничему меня не научил. Я приобрела не знание жизни, а неуверенность в себе. Я вступила в свет с ложными представлениями и предубеждениями, от влияния которых не могла избавиться в течение всей своей жизни.

Шестнадцати с половиной лет я овдовела. Свекровь, которая, за мою ничтожность, была ко мне расположена, убеждала меня опять выйти замуж. Правда, я была беременна, и то небольшое имущество, которое мне выделили, вернулось бы в семейство мужа, если б у его наследника появился отчим. Как только мой траур кончился, меня стали вывозить в свет и окружили там поклонниками. Я была тогда в полном расцвете красоты, и, по мнению всех женщин, никто не мог сравниться со мною лицом и фигурой.

Но мой муж, этот старый, пресыщенный развратник, никогда не питавший ко мне другого чувства, кроме эротического презрения, и женившийся на мне только для того, чтобы получить место, предназначенное моему будущему мужу в качестве Моего приданого, оставил во мне такое отвращение к браку, что я не хотела связывать себя новыми узами.

Не зная жизни, я представляла себе, что все мужчины одинаковы, что все они бессердечны, что у всех у них безжалостная ирония и эти холодные, оскорбительные ласки, которые меня так унижали. Несмотря на всю свою ограниченность, я все же хорошо поняла, что редкие у моего мужа порывы восторга относились только к прекрасной женщине и что в них не было ничего духовного. Затем я опять становилась для него дурочкой, за которую он краснел в обществе и от которой охотно бы отрекся.

Это злосчастное вступление в жизнь разочаровало меня навсегда. Сердце мое, которому, быть может, вовсе не предопределено было оледенеть, стало замкнутым, недоверчивым. Я почувствовала к мужчинам отвращение и омерзение. Их поклонение оскорбляло меня. Я видела в них только обманщиков, которые притворялись рабами, чтобы стать тиранами. Я поклялась питать к ним вечную ненависть.

Когда не нуждаешься в добродетели, то и не имеешь ее, вот почему, при всей строгости моих нравов, я вовсе не была добродетельна. О! Как я жалела, что не нуждалась в ней, как я завидовала этой моральной и религиозной силе, которая подавляет страсти и украшает жизнь! Моя жизнь была такая холодная, такая ничтожная! Чего бы я только не дала, чтобы испытать страсти, которые надо подавлять, борьбу, которую надо вести, чтобы я могла броситься на колени и молиться, как те молодые женщины, которые, по выходе из монастыря, благодаря своему ревностному благочестию умели сопротивляться соблазнам и в течение нескольких лет, как я видела, вели себя в обществе добродетельно. А мне, несчастной, что мне оставалось делать в этом мире? Только наряжаться, выезжать в сзет, скучать. У меня не было ни сердца, ни угрызений совести, ни страха, мой ангел — хранитель дремал, вместо того чтоб бодрствовать. В пресвятой деве и ее святой непорочности не было для меня ни утешения, ни поэзии. Я не нуждалась в небесном покровительстве, опасностей для меня не существовало, и я презирала себя за то, чем должна была бы гордиться.

Ибо вам следует знать, что я и себя обвиняла, как и других, когда обнаружила в себе это нежелание любить, превратившееся затем в неспособность. Я часто поверяла женщинам, торопив-: шим меня выбрать себе мужа или любовника, то отвращение, которое вызывали у меня неблагодарность, грубость и эгоизм мужчин. Они смеялись мне в лицо, когда я им это говорила, и уверяли, что не все мужчины похожи на моего старого мужа и что они обладают секретами, заставляющими забывать их недостатки и пороки. Подобные рассуждения возмущали меня, и когда они выражали такие грубые чувства и смеялись, как безумные, в то время как я краснела от негодования, мне было стыдно, что я тоже женщина. Был момент, когда я воображала, что стою больше их всех вместе взятых.

вернуться

1

Сен — Сир — монастырь в Париже, при котором морганатической супругой Людовика XIV г — жой де Мантенон было основано закрытое женское учебное заведение.