Это значило, что Пьетро Градениго начал вымаливать прощение у папы Климента V, находившегося тогда в Авиньоне, и в конечном итоге отлучение было снято. «Тем не менее граждане были весьма недовольны своим дожем»{465}.
Им были недовольны все: и простой народ, и представители многих знатных родов. Вожаками заговорщиков стали Марко Керини и его зять Ба-ямонте Тьеполо. Их план заключался в том, чтобы ворваться на площадь Святого Марка и убить дожа, а заодно и главных его сторонников. Поднять восстание заговорщики решили 15 июня 1310 года.
«К счастью для стабильности республики, погода им не благоприятствовала»{466}. «В этот день сплошным потоком лил дождь, и с моря ворвался жестокий ураган. Грохотал гром, грозовые молнии заливали зловещим светом всю узенькую улицу Мерчерие — она была и остается поныне главной деловой улицей Венеции»{467}.
Толпы народа разбежались, спасаясь от непогоды. Началась неразбериха. И тут произошло событие, которое историки описывают по-разному. Например, граф Дарю, автор многотомной «Истории Венецианской республики», утверждает, что когда Баямонте Тьеполо «проходил по улице Мерчерие, сопровождаемый пажом на коне, державшим знамя, одна женщина из народа бросила в него из окна большой камень, который попал в пажа и раздробил ему череп»{468}.
Генри Харт пишет, что женщина бросила из окна не камень. Она якобы схватила «большой каменный горшок с красной гвоздикой и изо всех сил метнула его в голову Баямонте Тьеполо. Тяжелый снаряд в цель не попал, но раскроил череп знаменосцу, шедшему рядом с предводителем. Знаменосец упал, забрызгав кровью и мозгом Тьеполо»{469}.
Как бы то ни было, запущенный сверху «снаряд» нашел цель, и люди, которых вел за собой Баямонте Тьеполо, запаниковали. Тем более что горожанки, обожавшие такие вот уличные скандалы, принялись швырять им в головы другие тяжелые предметы. В результате Тьеполо ничего не оставалось, как сдаться, в надежде выторговать себе прощение. Ему повезло: он отделался четырехлетней ссылкой, а вот другие поплатились за свои действия жизнями.
А Джустина Россо (так завали женщину, бросившую роковой то ли камень, то ли цветочный горшок) получила сердечную благодарность от дожа. «На вопрос, какой награды она желает, женщина скромно ответила, что хотела бы каждый год в память этого события 15 июня вывешивать знамя Святого Марка, покровителя Венеции. И еще одна просьба — чтобы годовая арендная плата для нее никогда не превышала 15 дукатов»{470}.
Как утверждает Лоуренс Бергрин, «Марко предпочитал не участвовать в политических конфликтах своего времени, заботясь больше о сохранении своей коммерции»{471}. Лишь один раз он бросил вызов установленному порядку, когда выступал в суде в защиту некоего Боночио из Месте — человека, занимавшегося контрабандой вина и пользовавшегося дурной славой. Можно предположить, что нарушитель закона, за которого Марко Поло заплатил штраф, банально работал на него.
Шестого февраля 1310 года Маттео, дядя Марко Поло, почувствовал приближение смерти. Он составил завещание и вскоре после этого умер. «Маттео был женат, но не имел детей, и большая часть его немалого состояния перешла к племянникам, включая Марко»{472}. Вскоре (тоже в 1310 году) скончался Маттео, сводный брат Марко Поло. Он тоже не оставил наследников мужского пола, и его имущество также досталось в основном Марко. Таким образом, в руках Марко Поло «сосредоточилась большая часть бизнеса семейства Поло»{473}.
А 13 августа 1311 года умер 49-й дож Венеции Пьетро Градениго, и его сменил восьмидесятилетний Марино Цорци. И по нынешним временам это возраст весьма почтенный, а в начале XIV века это было очень много. Посему 50-й дож правил лишь до 3 июля 1312 года, а потом его не стало, и очередным дожем избрали Джованни Соранзо, уважаемого в городе полководца и дипломата.
Тем временем Марко Поло вдруг начал судиться со своими родственниками. Видимо, после пятидесяти все мужчины становятся более раздражительными и нетерпимыми к чужим недостаткам. Причина тут кроется и в накопившихся болезнях, и в усталости, и еще во многом другом, и избежать этого редко кому удается. Не удалось и нашему венецианцу Например, в 1319 году он предъявил иск своему двоюродному племяннику Марколлино, требуя выплаты денег, взятых в долг за 13 лет до этого его отцом Никколо. Суд вынес решение в пользу Марко Поло, обязав ответчика вернуть деньги с процентами, и это почти вдвое превысило изначально одолженную сумму. Таких денег у Марколлино не оказалось, и он вынужден был передать Марко Поло права на владение двумя домами в Венеции, что сделало нашего героя еще более богатым.
Удивительно, но Марко Поло, будучи человеком весьма обеспеченным, не стеснялся судиться и за совсем мелкие суммы. Например, известно, что он инициировал судебный процесс против некоего Паоло Жирардо исключительно из-за того, что тот каким-то образом утаил от него немного мускуса, отчитываясь о продаже полученной партии, общий вес которой не превышал 700 граммов. Возможно, речь тут могла идти просто об ошибке в подсчетах, но сути это не меняет: мессир Марко Поло конечно же одержал «блестящую победу», заставив несчастного Паоло выплатить ему деньги, дабы не попасть в тюрьму.
Понятное дело, подобные действия не пробуждали в родственниках Марко Поло особой любви к нему. Тем не менее, как ни странно, его внешняя слава не убывала. Известно, например, что к нему обратился некий Пьетро д'Абано (Pietro d'Abano), профессор медицины и философии из Падуи. Они несколько раз встречались, обсуждая подробности путешествий Марко Поло, и гость всякий раз восхищался обширностью познаний и цепкой памятью нашего героя. Память у него и правда была феноменальной, о чем свидетельствует количество освоенных Марко Поло восточных языков, вовсе не относящихся к числу простых. У себя в Падуе профессор д'Абано написал трактат, в котором осыпал путешественника комплиментами, назвав его «человеком, объявшим в своих странствиях большую часть мира» и «усердным исследователем»{474}.
Пьетро д'Абано расспрашивал Марко Поло обо всём, и тот отвечал ему обстоятельно и с полным сознанием значимости передаваемой информации, резко разоблачая при этом классические представления о дальних странах и споря порой с самим Аристотелем. По всему было видно, что свой опыт он ставил превыше всего и ему очень нравилась роль венецианского мудреца.