Лоуренс Бергрин пишет: «Это было великое путешествие. Карпини первым из представителей Запада после 900 года пробился восточнее Багдада и благополучно вернулся из недоступных пустынь Азии»{28}.
Да, ему не удалось обратить монголов в христианскую веру, но его путешествие не пропало даром. Он подарил западному миру первое относительно вразумительное описание монгольских обычаев, создав две рукописные книги «Historia Mongalorum» («История монгалов») и «Liber Tartarorum» («Книга о татарах»). Они, кстати, переведены на многие языки, в том числе и на русский.
В этих книгах содержались сведения о положении Монгольской империи, о ее государственном устройстве, о быте и военном искусстве монголов и способах управления завоеванными территориями.
Автор, в частности, отмечает, что монголы «более повинуются своим владыкам, чем какие бы то ни было люди, живущие в сем мире или духовные, или светские, более всех уважают их и нелегко лгут перед ними. Словопрения между ними бывают редко или никогда, драки же никогда, войн, ссор, ран, человекоубийства между ними не бывает никогда. Там не обретается также разбойников и воров важных предметов; отсюда их ставки и повозки, где они хранят свое сокровище, не замыкаются засовами или замками. Если теряется какой-нибудь скот, то всякий, кто найдет его, или просто отпускает его, или ведет к тем людям, которые для того приставлены; люди же, которым принадлежит этот скот, отыскивают его у вышеупомянутых лиц и без всякого труда получают его обратно. Один достаточно чтит другого, и все они достаточно дружны между собою; и хотя у них мало пищи, однако они вполне охотно делятся ею между собою. И они также довольно выносливы, поэтому, голодая один день или два и вовсе ничего не вкушая, они не выражают какого-нибудь нетерпения, но поют и играют, как будто хорошо поели. Во время верховой езды они сносят великую стужу, иногда также терпят и чрезмерный зной. И это люди неизнеженные. Взаимной зависти, кажется, у них нет»{29}.
Одновременно с этим Джованни дель Плано Карпини отмечает и дурные стороны монголов: «Они весьма горды по сравнению с другими людьми и всех презирают. <…> По сравнению с другими людьми они очень вспыльчивы и раздражительного нрава. И также они гораздо более лживы, чем другие люди, и в них не обретается никакой почти правды; вначале, правда, они льстивы, а под конец жалят, как скорпион. Они коварны и обманщики и, если могут, обходят всех хитростью. Это грязные люди, когда они принимают пищу и питье и в других делах своих. Все зло, какое они хотят сделать другим людям, они удивительным образом скрывают, чтобы те не могли позаботиться о себе или найти средство против их хитростей. Пьянство у них считается почетным, и, когда кто много выпьет, там же извергает обратно, но из-за этого не оставляет выпить вторично. Они очень алчны и скупы, огромные мастера выпросить что-нибудь, а вместе с тем весьма крепко удерживают всё свое и очень скупые дарители. Убийство других людей считается у них ни за что»{30}.
Как видим, подмечено весьма точно. Соответственно, ценнейшая информация, собранная Карпини, циркулировала потом по всей Европе и вошла в средневековую энциклопедию «Speculum historiale» («Историческое зерцало»), написанную монахом-доминиканцем Винцентом из Бове.
Жан Пьер Дреж констатирует: «За время путешествия посланнику удалось собрать крайне важную информацию. Записанная доминиканцем “История монголов” — не рассказ о путешествии, а рапорт разведчика о собранных данных. Наряду с фантастическими легендами, изложенными с нередкой в то время легковерностью, Плано Карпини дает точное антропологическое описание монголов. Прежде всего он касается проблемы войны и указывает средства сопротивления»{31}.
Забегая вперед отметим, что существует мнение о том, что «по организации, темам и широте обзора “История” Карпини предвосхищает “Путешествие” Марко Поло. Марко до отъезда в Китай не видел рукописи Карпини, но, по всем признакам, ознакомился с ней, прежде чем написать свой собственный, гораздо более детально разработанный труд, и в значительной степени использовал его»{32}.
Андре де Лонжюмо
Вскоре после Карпини, в 1249 году, Каракорум посетил посол французского короля-крестоносца Людовика IX Святого. Это был монах-доминиканец Андре де Лонжюмо — миссионер, владевший несколькими восточными языками.
В 1245 году он был направлен папой Иннокентием IV на Ближний Восток для ведения переговоров с патриархами восточных церквей о возможностях заключения союза с католической церковью. Так он посетил Акру, Мосул и Тебриз.
В декабре 1248 года к Людовику IX Французскому, находившемуся на Кипре, прибыли послы монгольского наместника в Персии Эльджигидея. Они передали королю через Андре де Лонжюмо письмо, в котором было сказано, что великий хан Гуюк, считавший себя внуком самого пресвитера Иоанна, перешел в христианскую веру, а также заставил креститься 18 монгольских принцесс. С помощью этой дезинформации Эльджигидей хотел уверить Людовика в том, что монголы не собираются вторгаться во владения франков. На самом же деле в 1249 году наместник собирался атаковать Багдад, резиденцию халифов из некогда могущественного рода Аббасидов, и ему было необходимо, чтобы французский король начал крестовый поход против Египта, связав таким образом руки тамошнему султану, союзнику аббасидского халифа. В ответ Людовик IX отправил Андре де Лонжюмо с посланием ко двору Гуюка.
Делегация пустилась в путь 16 февраля 1249 года, взяв с собой великое множество подарков, среди которых была часовня в виде шатра с вышитыми на его внутренней стороне иконами. Посольство пересекло Персию и Среднюю Азию. «Оно проследовало в ставку Эльджигидея, а оттуда двинулось в джунгарские земли, где должен был находиться великий хан. Лонжюмо не знал, что Гуюк умер еще в апреле 1248 года»{33}.
После смерти хана Гуюка всеми делами стала ведать его вдова Огуль-Гаймыш, которая ответила на предложение союза довольно грубо: подарки французского короля она сочла данью, а вместо сотрудничества в борьбе с мусульманами, на которое рассчитывал Людовик IX, он получил письмо с требованием подчиниться.