Но все эти мероприятия были очень недолговечны и давали незначительный эффект. Уже при ближайших преемниках Хубилая положение сельского хозяйства Китая вновь сильно ухудшилось, вновь усилилось крестьянское движение, вылившееся во всеобщее восстание, положившее в 1368 году конец монгольскому владычеству в Китае. Частые войны с другими монгольскими ханами, завоевательные экспедиции в Японию, Яву, Бирму, Юннань, Тибет, наконец, содержание огромного пышного двора Хубилая — все это требовало очень больших средств. В поисках этих средств Хубилай пошел на выпуск огромного количества бумажных денег. Бумажные деньги были известны в Китае еще с начала IX века, но Хубилай впервые выпускал их в таком большом количестве. Преемники Хубилая осуществляли инфляцию с еще большим рвением, и денежный кризис послужил одним из основных толчков к восстанию, свергнувшему монголов.
Одной из самых серьезных проблем, стоявших перед монгольскими завоевателями Китая, был вопрос о кадрах администраторов. Монгольские феодалы составляли в покоренном Китае очень незначительную прослойку населения.
Кроме того их специальностью было военное дело, и они почти не могли быть использованы в административном аппарате Хубилая. Но даже в армии Хубилай не мог да и не хотел использовать только монголов. В Китае стояли гарнизоны, составленные из отрядов подвластных монголам племен: аланов, русских, уйгуров. Марко Поло упоминает среди других полководцев Хубилая бухарца Насыр-ар-Дина, покорителя Бирмы, и сирийца Мар-Саргиса.
Надо учитывать, что монгольские конные части, привыкшие воевать в степях в условиях Центральной Азии и Восточной Европы, были гораздо менее пригодны в китайских условиях, где действия конницы были очень затруднены.
Еще хуже обстояло дело с гражданской администрацией. До монголов монополия на занятие всех административных должностей принадлежала китайским ученым, т. е. Людям, знавшим в совершенстве китайскую литературу и письменность. Этим людям монголы, конечно, не могли доверять. Наоборот, они старались всемерно ослабить значение тогдашней китайской интеллигенции. С 1237 по 1317 год в Китае не допускались экзамены, которые давали право получить определенный чин. Этим самым сокращались кадры китайской интеллигенции, претендовавшей на получение должностей.
Далее, Хубилай провел в 1269 году еще одно мероприятие для ослабления позиций китайских мандаринов. Он ввел во всех канцеляриях обязательное употребление так называемого монгольского квадратного письма вместо китайских иероглифов. Новый шрифт был более легким, чем китайский, и его введение должно было облегчить подготовку администраторов не китайцев. Впрочем, этот шрифт исчез тотчас же после падения монгольской династии.
Не доверяя китайцам и не имея в своем распоряжении монгольских кадров, Хубилай и его преемники широко использовали на административных должностях в Китае выходцев из Средней Азии, Персии, Малой Азии и даже Европы.
Кроме указанных выше бухарца Насыр-ар-Дина и сирийца Мар-Саргиса у Хубилая работали: министр финансов бухарец Ахмед, врач — итальянец Айсе, астрологи и врачи — уйгуры, мастера осадного дела — арабы и персы. Эта пестрая толпа искателей приключений, иностранных специалистов, наемных воинов, фокусников, астрологов, художников и кудесников несколько напоминала окружение Петра I. К ней принадлежала и семья Поло; они случайно были заброшены в Китай, прижились здесь и выполняли самые разнообразные поручения хана.
Своеобразные черты Марко Поло ярче всего отразились на его книге. Марко Поло диктовал свою книгу своему товарищу по генуэзской тюрьме, пизанцу Рустичиано, автору рыцарских романов. Книга эта сохранила все черты поспешной записи. В написании собственных имен совершенно отсутствует единство. Обычно даже в одной и той же главе название какого-нибудь города или страны пишется по-разному. Несомненно, что эти названия записаны на слух, и Марко Поло их не проверял. Очень часто в записи сохранена живая речь рассказчика, обращения к слушателю, возвращение к уже рассказанному и т. д. Иногда рассказчик обещает вернуться к тому или иному предмету и забывает это сделать. Бывает и наоборот, начнет о чем-нибудь рассказывать, спохватится, что это уже известно, и прервет рассказ.
Лишь главы, посвященные нескончаемым междоусобиям монгольских ханов, носят явные следы литературной отделки. Здесь есть и вступление, и традиционное описание вооружений и войск противников, и столь же традиционная перегруженность текста вымышленными речами действующих лиц. Родство этих глав с рыцарским романом очевидно. Несомненно, что в этих местах пизанец превратил простой рассказ Поло в роман и сделал, кстати, эту книгу много скучнее.
Долгое время господствовало мнение, что Марко Поло диктовал свою книгу по-итальянски, и лишь в 1827 году исследователь Балделли Бони доказал, что языком первого списка был французский, который во времена Марко Поло был международным языком. Надо подчеркнуть, что это был довольно своеобразный французский язык. Книга Марко Поло написана сильно исковерканным языком, с массой итальянских и восточных слов. Несомненно, что и Марко Поло, и писавший под его диктовку Рустичиано знали французский язык довольно поверхностно. Для обоих это был чужой язык.
Но, несмотря на это, язык книги — яркий и сочный. Речь его подчинена внутреннему ритму, образы выпуклы, описания красочны и насыщены.
При внимательном чтении книги Поло легко убедиться, что Марко Поло, который, по его собственным словам, выучил в Китае четыре азбуки, не знал китайского языка. Надо думать, что он знал арабскую, сирийскую и уйгурскую письменность и тот официальный монгольский шрифт, который ввел Хубилай, т. е. как-раз те шрифты, которые были нужны чиновнику Монгольской империи в Китае. Китайский язык ему был очень мало нужен, так как с китайским населением он имел дело редко.
У Марко Поло китайский язык вытеснен даже из названий китайских городов и рек, и он пользуется вместо него монгольскими, персидскими и турецкими словами. Так, он упоминает китайский город Акбалык (турецкое «Белый город»), китайскую реку Пулисангин (персидское «Каменный мост»), реку Караморан (монгольское Харамурен — «Черная река»), область Зардандан (персидское — «Золотые зубы»).
Он употребляет турецкие и персидские охотничьи и военные термины, календарь называет арабским словом «таквим», китайского императора — «фагфур» (сын бога по старо-персидскни.
Но Марко Поло не только называл города и реки Китая теми случайными, зачастую нигде, кроме его книги, не сохранившимися прозвищами, которые были в ходу в разноязычном окружении Хубилая.
Он смотрел на Китай, оценивал китайскую действительность с точки зрения чужеземного купца, удачливого придворного хана.
Необычайно интересно проследить, что фиксирует Марко Поло, что задерживает его внимание в той исключительно красочной, неповторимой по своей причудливости и своеобразию жизни, которую он мог наблюдать, как на пути в Китай, так и в Китае, сопоставить те стороны жизни Востока, которые отметил венецианец, с теми, которые ускользнули от него, потому ли, что он не мог их осознать, что он не дорос до них, или потому, что он их считал не заслуживающими внимания.
После такого сопоставления образ Марко Поло, который панегиристы и составители энциклопедий за шестьсот лет сделали иконописным и превратили в традиционного, не имеющего индивидуальности «открывателя новых земель», станет полнокровным и ярким, приобретет те черты, которые отвечают его социальной природе.
Марко Поло, прежде всего, купец, хорошо знакомый с крупной караванной торговлей. Все, что связано с караванным путем, с дорогой, расстоянием, качеством травы, водопоя, с торговыми обычаями, ассортиментом товаров, — интересует его чрезвычайно. Иногда он даже заменяет описания виденных им городов изложением процесса производства того или иного товара. Замечательна глава XXXIX:
«Здесь описывается большой город Кабане». «Кабана большой город, народ молится Мухаммеду. Есть тут железо, сталь, анданик. Выделываются здесь из стали большие и хорошие зеркала, изготовляют здесь туцию, очень полезную для глаз. Делают тут сподию, и вот как: выкладут ту землю в печь, где разведен огонь, а по сверх печи — железная решетка. Дым и пар, что поднимается от земли, осаживается на решетке — и это туция, а что остается от земли в огне — то сподия».