— Да, он тоже умолял отца, ведь сам он впал у вас в немилость и не был уверен…
— А, вам известны все его тайны!.. Когда же вы его видели?
— Незадолго до того, как я пришла в ваш дом…
— И вы видитесь с ним каждый день, не так ли? А обещание… которое вы дали… Вы это сделали добровольно?.. Вы любите его?.. Скажите, скажите мне, во имя господа!
Охваченная ужасом Биче молчала.
— Так, значит, вы не отрицаете этого?
— Нет, не отрицаю, — едва слышно промолвила девушка. — Он… должен стать моим супругом.
— О, будь он трижды проклят! — вскричал Марко срывающимся голосом и выхватил из рук Биче письмо, словно собираясь разорвать его на клочки.
Бедняжка почувствовала, что у нее подгибаются ноги, тьма застилает ей глаза, и она без сознания опустилась на пол.
Несколько мгновений Висконти смотрел на нее налитыми кровью глазами; правая рука его потянулась было к кинжалу, но он тут же ее отдернул, вложил письмо за пояс бесчувственной девушки и ринулся вон из комнаты; спустившись по потайной лестнице, он вышел во внутренний двор. Охваченный непреодолимым желанием, страстной потребностью двигаться, что-то делать, дышать свежим воздухом, он вскочил на лошадь, уже оседланную, потому что этой ночью он собирался уехать, и стремглав поскакал по первой же улочке, представшей его взору. Только один из многих оруженосцев, которые должны были сопровождать Марко, едва успел выехать за ворота, но так и не смог его догнать и следовал за ним далеко сзади. Такова уж была натура этого человека: при первой же вспышке страсти настоящее целиком заслоняло для него и прошлое и будущее, поглощая все его мысли.
Он скакал, словно спасаясь от невидимого врага, но этот враг неотступно следовал за ним, терзая его сердце и не давая ему ни минуты передышки.
Встретить встающий день, заполнить душу обычными заботами, снова погрузиться в жизнь, столкнуться с жестокой, неумолимой реальностью! Только одна мысль заполняла гнетущую пустот. у его сердца, и утешала его, и вселяла в него мужество — мысль о том, что еще можно кое-что сделать, что он может мстить.
Марко ласково заговорил с лошадью и поехал шагом, направляясь в сторону колокольни, видневшейся вдали над лесом. Когда он подъехал поближе, ему показалось, что он узнает окрестные места. Свернув на тенистую тропинку, окаймленную двумя рядами ив, он увидел маленькую пастушку, которая подгоняла хворостиной корову и тихонько пела Он спросил у нее, не Розате ли та деревушка, что виднеется вдали, но девочка испуганно вскрикнула и с плачем побежала через поле. Опустив голову, Марко двинулся дальше и за небольшой долиной увидел башни замка Розате, который, как мы знаем, ему принадлежал. Вскоре он разглядел развевающееся прямоугольное знамя — значок владетельного сеньора, разглядел высеченный под воротами герб, изображавший змею, обвивавшуюся вокруг дерева, подъехал к краю рва, окружавшего зубчатые стены, трижды постучал рукояткой меча по окованной железом луке седла, ему опустили мост, и он проехал в ворота.
При въезде во второй двор он встретил управляющего, который бросился поддержать его стремя Это был Пелагруа, тот самый прокуратор монастыря святого Амвросия, которого изгнали из Лимонты, а Марко, как мы уже упоминали, взял в свой замок, произведя его затем в ранг управляющего Пелагруа, однако, не удалось оказать услугу, ради которой он так торопился, ибо Марко быстро соскочил на землю и, бросив ему в руки поводья, приказал никому не говорить о своем прибытии.
Выражение лица хозяина, беспорядок в его одеянии, измученный вид коня вызвали у пронырливого слуги кое-какие подозрения, которые, однако, были далеки от истины, как небо от земли.
Глава XV
Придя в себя, Биче увидела, что лежит на кровати в незнакомой комнате, и спросила у находившейся рядом служанки, где ее отец, но тут же заметила, что граф стоит около кровати с другой стороны. Она села на постели, потом вскочила на ноги и, прижавшись к его руке, воскликнула:
— Уйдем отсюда, уведите меня скорей!
Выйдя на улицу, граф потребовал, чтобы дочь объяснила ему, что произошло, но та вместо ответа лишь ускорила шаг, стараясь побыстрее добраться до дому, который представлялся ей сейчас единственным надежным убежищем в мире. Однако через минуту она вспомнила о письме Марко, нашла его за поясом и, вынув оттуда, показала отцу и сказала:
— Вот оно, вот оно!
— Что это?
— Помилование для Лупо. Письмо аббату, от Марко.
— Но… ничего не понимаю… Если он исполнил твою просьбу.. Уж не наделала ли ты глупостей? Ты не упоминала ему имя… Отторино?
— Но он сам меня о нем расспрашивал.
— И что же ты ему ответила? Как ты с ним себя вела?.. Да говори, наконец, скажи что-нибудь!
— Ах, оставьте меня в покое, оставьте меня в покое… Я все расскажу матери..
— Вот к чему ведут ваши хитрости. Но довольно! Запомни, что я тебе скажу: ты не должна больше с ним видеться. Поняла? Никогда не должна с ним видеться.
Биче задыхалась, оглушенная и измученная, она плохо понимала смысл его слов
Всю дорогу граф бушевал и возмущался. Он то умолкал, то вновь начинал кричать. Около двери их дома он сказал дочери:
— Дай это письмо
Биче повиновалась, и они вошли в дом
Там их уже ждали родственники Лупо, Эрмелинда, Отторино и все домочадцы. Едва граф с дочерью появились в прихожей, как все устремились им навстречу со светильниками в руках, но при первом же взгляде на их лица у всех мелькнула одна и та же мысль: бедный Лупо обречен. Вопли и рыдания вновь огласили весь дом.
Оставив дочь, тут же бросившуюся в объятия матери, граф сделал знак Отторино следовать за собой, прошел с ним в один из залов нижнего этажа и вручил ему послание Марко.
— Вот, — сказал он, — помилование для вашего оруженосца, идите и пусть вам обоим сопутствует удача, но помните, что ни вас, ни вашего слугу я не хочу больше видеть у себя в доме.
Сказав это, он круто повернулся на каблуках, быстро вышел и заперся в своих покоях
Отторино взглянул на письмо, узнал печать Марко, и радость от неожиданного спасения его верного слуги сначала смягчила ту горечь, которую он испытал, услышав странное и жестокое требование графа.
Размахивая письмом, Отторино побежал в зал, где тем временем собрались все остальные, и закричал:
— Помилование! Помилование! Вот письмо от Марко!
Все бросились к нему, чтобы посмотреть и самим потрогать этот благословенный листок бумаги, послышались радостные возгласы, плач, все стали обнимать друг друга, отец Лупо попросил дать ему письмо в руки. Оросив его слезами, он стал показывать его жене, Лауретте и младшему сыну.
— А теперь скорее на коней! — вскричал Отторино,
Тут же были оседланы два скакуна, один для него, другой для сокольничего, который захотел поехать с ним, и оба галопом поскакали по направлению к Кьяравалле.
— Дай-ка мне письмо, — сказал Отторино сокольничему, — я его хорошенько спрячу.
— Ах, оставьте его у меня! — умоляюще воскликнул тот. — Я держу его на груди, и, если бы перестал чувствовать его телом, если бы перестал придерживать его рукой, мне показалось бы, что у меня больше нет сердца.
Всю дорогу они, конечно, говорили только о Лупо.
А Лупо тем временем шагал из угла в угол по маленькой камере в нижнем этаже башни аббатства Кьяравалле. В его темнице не было ничего, кроме грубо сколоченного орехового стола с горящим светильником, висящего на стене деревянного распятия и скамеечки для молитвы перед ним. Четыре солдата несли стражу у двери, пятый находился в камере вместе с заключенным — это был Винчигуэрра, один из солдат, сопровождавших Беллебуоно, когда он отправился в свою последнюю экспедицию в Лимонту, о которой мы рассказывали выше. Заключенный ходил по камере ровным шагом, лицо его было спокойно. В эту минуту он как раз разговаривал с Винчигуэррой о том, что привело его в темницу.
— Подумать только, — говорил Винчигуэрра, — как нас провел этот мужичишка.