В Немирове находилась резиденция Потоцких — величественный белый палац с огромным штатом дворцовой челяди и оравой паразитов, кормившихся от графских щедрот{14}. Потоцкий устраивал у себя во дворце музыкальные вечера, где можно было послушать заезжего артиста или знаменитую певицу. Приглашались на приемы и учителя, получавшие вкусные обеды и рублевые сигары, которыми хозяин собственноручно одаривал гостей.
Потоцкий определил Немировской гимназии ежегодную субсидию, отвел несколько домов под квартиры учителям, построил интернат и содержал на свои средства до тридцати воспитанников. Однако он отнюдь не бескорыстно занимался благотворительной деятельностью. В награду за пожертвования Болеслав Потоцкий был назначен почетным попечителем Немировской гимназии, получал выслуги, звания, чины и ордена. После того как щедрый граф построил в своем имении православную церковь и учредил сиротский приют, он был, по изящному выражению «летописца» Немировской гимназии Стрибульского, «произведен не в пример другим в церемониймейстеры Высочайшего Двора».
Об этом сиротском доме мы знаем из письма Марии Александровны к Л. Н. Толстому. «Я видела и слышала, — вспоминала она, — как пели дети странными и дрожащими голосами псалмы в приюте графа Потоцкого в Немирове, как видели и слышали [Вы] за границей — я после по ночам слыхала эти голоса, и я думала, что бы сделать, как бы сделать — да я могла только думать, а сделать ничего не могла…»
Среди гимназистов преобладали сыновья шляхтичей и польской знати. Не менее четырех пятых от общего числа учеников составляли поляки. Уродливость русификаторской политики здесь особенно бросалась в глаза. Гимназисты разговаривали между собой на родном языке, а учиться должны были на русском. Гимназия была цитаделью официальной идеологии. Законопослушные учителя чувствовали себя во враждебном окружении. Этого не мог скрыть даже автор тенденциозного «Описания Немирова» Т. М. Пристюк: «Чиновники гимназии, как представители русского начала, находятся в постоянной нравственной борьбе с родителями учеников — поляками. Оттого положение гимназического сословия здесь не завидно: оно не пользуется тем доверием и тем уважением, которых по своему положению вправе ожидать».
В Немирове, как и в других городах Подолии и Волыни, где сильно было польское влияние, распространялась агитационная литература и велась подготовка к восстанию. Из гимназистов-патриотов формировался повстанческий отряд.
В письмах Марко Вовчка упоминаются некоторые Немировские гимназисты и среди них Теобальд Шуазель, будущий политический эмигрант, с которым она встречалась за границей как с человеком, близким ей по духу.
Инспектор гимназии Александр Дельсаль устраивал у себя на дому еженедельные любительские концерты, где собирались пожертвования «на вызволение Польши». С Дельсалем Марковичи были в наилучших отношениях.
Случалось, что учеников-старшеклассников исключали из Немировской гимназии с «волчьим билетом» за революционную агитацию и хранение стихов «преступного содержания». Стихи и песни с проклятиями русскому царю и прославлением борцов за свободу имели в то время широкое распространение в юго-западных губерниях. Пели их на тайных сходках и поляки-гимназисты в Немирове.
Оказавшись в этой новой для нее среде, Мария Александровна Маркович быстро и легко усвоила польский язык. Познакомилась она и с польской литературой. Адам Мицкевич вместе с Пушкиным, Лермонтовым и Шевченко стал для нее до конца жизни любимым поэтом.
Позже, когда в круг ее друзей вошли польские революционные эмигранты, участники восстания 1863 года, профессор Московского университета С. В. Ешевский, сам родом поляк, писал Марии Александровне: «Мне приходит на память ваш превосходный варшавский выговор и то, что вы жили в центре польской агитации в самое горячее ее время».
«РЫЦАРИ ЧЕСТИ И ДРУЖЕСТВА»
Когда Марковичи приехали в Немиров, там еще свежи были воспоминания о предшественнике М. А. Тулова, мракобесе и деспоте Зимовском.
Новому директору Немировской гимназии, либеральному педагогу-словеснику М. А. Тулову, стоило немалых усилий искоренить аракчеевский режим, насаждавшийся его предшественниками. Тулов живо интересовался народным творчеством, что само по себе создавало почву для его сближения с Марковичами, и пока его не перевели в Киев, Афанасий чувствовал себя как за каменной стеной. Но застать в Немирове сплоченную группу учителей-украинцев и обрести в их лице единомышленников и верных друзей было для Марковичей настоящим подарком судьбы.
Преподаватель русского языка и словесности Петр Гаврилович Барщевский, математик Илья Петрович Дорошенко, историк Автоном Григорьевич Теодорович приветливо встретили новоиспеченного географа и организовали вместе с ним и его женой своеобразную «коммунистическую колонию» наподобие тех молодежных коммун, какие возникали в шестидесятых годах.
Деньги держали в общей кассе и сообща нанимали кухарку, которая готовила на всех. Чтобы увеличить поступления — учительский заработок едва позволял сводить концы с концами, — приняли на пансион трех или четырех гимназистов-поляков и отвели им комнаты в том же доме на Нижне-Гимназической улице (сейчас улица 25-го Октября, № 23), арендованном у врача гимназии Оппермана.
Этот старый деревянный дом, крытый гонтом, с узкими террасами вдоль стен обоих этажей, находится теперь под охраной государства. На фронтоне укреплена мемориальная доска: «В цьому будинку в 1855–1858 рр. жила і працювала видатна українська і російська революційно-демократична письменниця Марко Вовчок», а одна из комнат бывшей гимназии (ныне Педагогическое училище имени Марко Вовчка) отдана музею писательницы.
В доме Оппермана огни горели до полуночи. Здесь всегда было шумно и весело. Застольные беседы сменялись чтением стихов и статей из свежих журналов, чтение — пением народных песен. Иногда всей колонией отправлялись к живописным берегам Буга, в пяти-семи верстах от Немирова, и устраивали пикники. Об одной такой поездке — в июне 1858 года — много лет спустя вспоминал П. Г. Барщевский в письме к Марии Александровне: «Скоро день моего ангела. Помнится, как мы его праздновали на берегу Буга. Ели мороженое, закутывались шинелью».
Сохранившиеся сведения о Барщевском рисуют его с самой привлекательной стороны, как бескорыстного энтузиаста просвещения. Когда ему поручили «исправлять должность» библиотекаря гимназии, он набрал частных уроков и весь дополнительный заработок тратил на покупку книг, так как казенных средств и пожертвований Потоцкого на пополнение ученической библиотеки не хватало.
Знакомство с Марией Александровной произвело на Барщевского неизгладимое впечатление. «Вы возбудили во мне такое чувство, — признается он в том же письме, — что и долгие лета разлуки не могут стереть и уничтожить его. Я уже стар, все вокруг меня меняется, и я меняюсь ко всему окружающему, но вы остались в моих глазах тою же Марией Александровной, какую я знавал в доме Оппермана».
Немировские друзья Марковичей были первыми ценителями рассказов Марко Вовчка. Дорошенко, отличный знаток народного языка и быта, тщательно вычитывал вместе с Афанасием ее украинские рукописи. Позже он переехал в Чернигов, где привлекался к дознанию по делам революционных кружков: сначала по делу Заичневского-Аргиропуло, потом — Андрущенко, члена первой «Земли и воли», пытавшегося организовать украинское отделение общества. Дорошенко посылал Марии Александровне за границу для передачи в «Колокол» обличительные факты относительно произвола черниговских помещиков, делился с нею новостями, восхищался ее новыми произведениями. Это был типичный демократ-разночинец, один из лучших представителей украинской интеллигенции той поры{15}.