Воспоминания Д. Вилинского содержат правдоподобную характеристику участников гимназической коммуны: «Один Маркович был женат, и потому хозяйством правила сестра Мария Александровна. Около нее группировались все эти милые люди — рыцари чести и дружества. Все они были малороссы, поклонники Тараса Шевченко, народники, может быть мечтавшие о судьбе меньшого брата, но в широком значении: все они любили Малороссию, все чтили ее старину, но узких мыслей о возрождении единой Малороссии не питали, а интересовались судьбой всей России… Они чтили не только Шевченко, но и великорусских мыслителей, и думали об общем благе».
После того как в Немиров перебралась мать Марии Александровны с младшей дочерью Верой и семья выросла до шести человек, все остальные, кроме гимназистов-пансионеров, должны были отселиться. Коммуна, естественно, распалась, но колония учителей продолжала существовать — теперь на паевых началах — до самого отъезда Марковичей.
Число уроков в гимназии было ограниченно. У Афанасия оставалось много свободного времени. Как и в прежние годы, он и Мария Александровна старались не пропустить ни одной ярмарки, заводилу знакомства с крестьянами окрестных деревень, зазывали их к себе и сами ходили по хатам, продолжая пополнять свое собрание народных песен, преданий, пословиц и поговорок. Записанные в эти годы А. В. Марковичем исторические песни — о Хмельницком, «Вийди, Василю, на могилу», «Як послав мене пан в велику дорогу», «Коли не тиї гайдамаки та такеє чинять» и другие — перешли затем в известные фольклорные сборники П. Кулиша, Б. Антоновича и М. Драгоманова, изданные в Петербурге, Киеве и Женеве.
С большим увлечением Афанасий Васильевич ставил с учениками Немировской гимназии любительские спектакли и сам играл Фамусова в «Горе от ума». В 1857 году на масленице он осуществил вместе с Марией Александровной постановку «Наталки Полтавки» Котляревского. Для нового спектакля подбирались мотивы из популярных народных песен с таким расчетом, чтобы они соответствовали характеру действующих лиц и метру стиха. Капельмейстер Потоцкого Иоганн Лангер сделал оркестровку для четырнадцати инструментов и сочинил увертюру, используя мелодии песен, подобранных А. В. и М. А. Марковичами, а также некоторые мотивы из прежней, менее удачной, партитуры Барсицкого, написанной еще в 1833 году.
Спектакль состоялся в актовом зале Немировской гимназии. Зрители съехались со всей округи. Как писал потом автор корреспонденции в журнале «Основа» (1862, № 3), «Наталка и Терпелиха благодаря любви, знанию и истинно народному вкусу М. А. Маркович вышли на сцену в костюмах блистательных и верных народности. Костюмировку остальных лиц и другие труды по режиссерству принял на себя И. П. Дорошенко. Обучение ролей по произношению и декламации принято было на себя А. В. Марковичем. Успех пьесы был беспримерный. Слышен был в рядах женщин громкий плач после нескольких песен; в конце пьесы раздались крики восторга. В том же году, после годичного акта, повторился этот же спектакль, и многие должны были уйти и уехать, не находя в большой зале места ни для одного глаза».
Спустя несколько лет А. В. Маркович и И. П. Дорошенко возобновили «Наталку Полтавку» в Чернигове, а затем она разошлась и по другим украинским городам. Партитура, созданная в Немирове, была использована также в позднейших обработках, в том числе и в классической опере Н. В. Лысенко.
Нельзя обойти молчанием и такой любопытной подробности. В 1936 году во время Декады украинского искусства и литературы в Москве на сцене Большого театра Союза ССР е успехом шла в новой редакции «Наталка Полтавка» — «оперное зрелище, музыка Н. В. Лысенко и В. Я. Иориша, с использованием мелодий А. В. Марковича, Базилевича и других, литературная обработка текста М. Ф. Рыльского».
Кто знает, не остались ли в современных постановках «Наталки Полтавки» капли меда, внесенные когда-то в эту старинную оперу начинающей писательницей Марко Вовчок?
РОЖДЕНИЕ МАРКО ВОВЧКА
Летом 1856 года Марию Александровну охватило неодолимое желание выразить на бумаге переполнявшие ее мысли и впечатления. Живя вместе с Вогдасиком в деревенской хате неподалеку от Немирова, она набросала один за другим несколько коротких рассказов на украинском языке. Не придавая особого значения своим литературным опытам, она не без робости показала написанное Афанасию, а тот со смешанным чувством радости и удивления прочел рассказы общим друзьям и, убедившись, что не обманулся, послал небольшую тетрадку с двумя новеллами в Петербург Пантелеймону Кулишу.
Это было в феврале или марте 1857 года. Кулиш в то время собирал материалы для третьего тома «Записок о Южной Руси» и готовился открыть типографию для печатания украинских книг.
Рукопись сопровождалась примечанием: «Оба рассказа — истинные происшествия. Последнее случилось недалеко от Звенигородки».
О каких же «происшествиях» идет речь?
В первом рассказе — «Выкуп» — автор исходит из тех реальных конфликтов, которые порождало соседство вольных казацких селений с крепостными селами.
Старый Кохан соглашается выдать красавицу Марту за крепостного парубка Якова Харченко при одном условии — если тот выкупится из неволи: «За господского своей дочки я не отдам. Так я и прежде сказал, с тем словом и умру. Она у меня славного козацкого рода». И любовь все превозмогает. Заработав в Киеве на оброке триста рублей (как удалось собрать такую сумму, остается условным допущением), Яков получает вольную и женится на любимой.
Во втором рассказе — «Отец Андрей» — парубок Тимош Кряж становится невольным соперником распутного «пана эконома», велевшего взять силой его невесту Оксану себе в хоромы. Устроив с товарищами засаду возле барского дома и дождавшись темноты, смелый Тимош освобождает девушку и прячет у сельского священника, который немедленно их венчает, а наутро как ни в чем не бывало все отправляются на панщину.
Рассказы с идиллическими концовками совсем не типичны для Марио Вовчка. Но для начала были отобраны именно эти, чтобы не смутить осторожного Кулиша. Сам он позднее так передал свои впечатления: «В числе материалов, доставленных мне из разных концов Малороссии для дальнейших томов «Записок о Южной Руси», некто, назвавший себя Марком Вовчком, прислал одну тетрадку. Взглянув на нее мельком, я принял написанное в ней за стенографию с народных рассказов по моим образцам и отложил к месту до другого времени. Тетрадка лежит у меня на столе неделю и другую. Наконец я удосужился и принялся ее читать. Читаю и глазам своим не верю: у меня в руках чистое, непорочное, полное свежести художественное произведение! Было прислано сперва только два небольших рассказа. Я пишу автору, я осведомляюсь, что это за повести, как они написаны. Мне отвечают, что, живя долго с народом и любя народ больше всякого другого общества, автор насмотрелся на все, что бывает в наших селах, наслушался народных рассказов, а плодом его воспоминаний явились эти небольшие повести. Автор трудился как этнограф, но в этнографии оказался поэтом».
После того как Кулиш прислал благоприятный ответ, в Петербург было отправлено еще два рассказа и завязалась оживленная переписка. 3 мая на столе у него лежали уже четыре «повістки», а месяца через полтора — все двенадцать, составившие, за исключением одного рассказа — «Чары», первую книгу «Народних оповідань».
В авторской рукописи под восемью рассказами были проставлены даты: «Одарка», «Максим Тримач», «Сон», «Чары» — 15, 16, 18, 23 апреля; «Сестра», «Данило Гурч», «Козачка» и «Горпина» — 1, 2, 4 и 8 июля 1857 года. Трудно представить, чтобы рассказы отделялись один от другого такими короткими промежутками временя, тем более что Кулиш возвращал автору рукописи на доработку, рекомендуя следовать образцам своей редакторской правки. Это, конечно, не даты написания, а даты переписки после всех исправлений, внесенных Кулишом и самой писательницей, причем согласилась она далеко не со всеми поправками. Не понравились ей и некоторые заглавия, которые позже были изменены (вместо «Знай, ляше!» — «Отець Андрій», вместо «Козацька кров» — «Данило Гурч», вместо «Панська воля» — «Горпина»).