«Что же Вы не идете, Данило Семенович? Мое хозяйство без Вас совсем приходит в упадок, хотя и господиня из меня не большая, по пословице: господиня! три городи — одна диня!»
«Потрудитесь, Данило Семенович, уведомить Макарова, что сегодня чтения не будет, потому что я чувствую себя нездоровою и не могу никого принять».
«Если можете, Данило Семенович, достаньте карету, мне хочется поехать за город. К тому же и Богдась сегодня целый день не был на воздухе. Впрочем, только в таком случае возьмите карету, если это будет стоить не дороже одного рубля — поездим не более двух часов. Если Вы поедете с нами, я буду очень рада. Вы будете наставлять кучера, куда ехать. У меня сегодня голова болит».
В Петербурге жили родственники писательницы: брат Валерьян — бухгалтер Департамента окладных сборов, и Митя Писарев, в ту пору студент-филолог, блистательно начинавший литературную деятельность в юношеских журналах. В «Подснежнике» он помещал переводы, в «Рассвете» вел литературно-критический отдел, напечатав за каких-нибудь полтора года около ста рецензий и несколько больших статей.
Юный Писарев, уже захваченный освободительными идеями, воспринял антикрепостнические рассказы Марко Вовчка как знамение времени. Он знакомил с ней товарищей по университету, горячо рекомендовал всем друзьям и, разумеется, постарался заинтересовать сочинениями «семейной знаменитости» редакторов журналов, в которых сам сотрудничал. Правда, то были не первые публикации, а перепечатки, неизменно сопутствующие успеху автора. «Подснежник» остановил свой выбор на «Сестре» (1859, № 10), «Рассвет» облюбовал «Институтку» (1860, № 2).
Таким образом, Марко Вовчок с самого начала становится писательницей для всех возрастов. С самого начала ее рассказы получили доступ в детскую и юношескую аудиторию. И в дальнейшем они верно служили и служат до сих пор воспитанию молодого поколения, внушая благородные чувства, отвращение к произволу и деспотизму.
Самым примечательным событием петербургской жизни Марко Вовчка было участие Тургенева в подготовке русского издания «Украинских народных рассказов».
Уже после того как 9 февраля было получено цензурное разрешение, Иван Сергеевич тщательно отредактировал авторские переводы и до такой степени улучшил первоначальный текст, что согласился выставить свое имя в качестве переводчика. Вполне возможно, что эта работа была им проделана в сотрудничестве с автором.
Чтобы обеспечить успех изданию, он написал и напутственное слово:
«Малороссийская читающая публика давно уже познакомилась с «Народными рассказами» Марка Вовчка, и имя его стало дорогим, домашним для всех его соотечественников. Чувствовалась потребность сделать его таким же и для великорусской публики, которая не могла быть вполне довольна появившимися переводами, носившими слишком явный отпечаток малороссийской речи. Взявшись удовлетворить этой потребности, пишущий эти строки поставил себе задачей — соблюсти в своем переводе чистоту и правильность родного языка и в та же время сохранить, по возможности, ту особую, наивную прелесть и поэтическую грацию, которою исполнены «Народные рассказы». Насколько удалась ему эта задача — в особенности ее вторая, труднейшая часть — остается судить благосклонному читателю».
Стоит только сопоставить окончательный текст с публикациями в «Русском вестнике», чтобы убедиться, с каким мастерством выполнена редактура. Тургенев исправил неудачные обороты, подобрал во многих случаях более точные эпитеты, заменил украинизмы близкими по смыслу русскими выражениями, значительно обогатил словарь, синтаксис и ритмический строй речи. После тургеневской правки русский перевод украинских рассказов Марко Вовчка засветился всеми красками, стал легким, изящным, поэтичным, певучим и, главное, вполне адекватным подлиннику.
Книга Марко Вовчка, как и «Кобзарь» Шевченко, печаталась под наблюдением Каменецкого в типографии Кулиша. Финансировал издание петербургский книгопродавец Д. Е. Кожанчиков, связанный с кружком украинских литераторов. Только счастливое стечение обстоятельств позволило ему выпустить «Народные рассказы». 19 марта цензор Никитенко записал в своем дневнике после очередного заседания секретного Комитета по надзору за печатью: «Тимашев прочитал безымянный донос о том, что в «С.-П[етербургских] ведомостях» напечатано извещение о приготовляющемся переводе малороссийских повестей Вовчка на русский язык и о намерении некоторых литераторов пустить их в продажу по самой дешевой цене. Доносчик с патриотическою ревностию указывает на страшный вред, долженствующий произойти от распространения в народе подобных вещей».
Никитенко усомнился, действительно ли так «вредны» эти рассказы, и тогда Муханов пересказал ему содержание «Козачки», написанной «с целию как бы вооружить крестьян против помещиков, их притеснителей-владельцев». «Странно, — продолжает цензор свои рассуждения, — что подобные вещи печатаются теперь, когда дело идет об уничтожении злоупотреблений, против которых восстает автор «Козачки«…Странно также, что переводчиком повестей Вовчка в «С.-П. ведомостях» объявлен Тургенев, не знающий вовсе малороссийского языка. Это, должно быть, какая-нибудь спекуляция».
В действительности же то, что Никитенко принял за «спекуляцию», явилось ценнейшим вкладом великого писателя в национальную культуру обоих народов. Незнание украинского языка не помешало Тургеневу после кропотливого редактирования русского текста «Народних оповідань» взяться за перевод «Институтки». Вместе с украинским оригиналом в распоряжении Тургенева был на этот раз не авторский перевод, а добросовестный «подстрочник», сделанный, по-видимому, Афанасием Марковичем при участии Кулиша или Каменецкого.
20 марта Тургенев выехал в Москву, а оттуда в Спасское, с тем чтобы после месячного отдыха вернуться на несколько дней в Петербург и отправиться потом за границу. Из Спасского он прислал обещанное предисловие к книге Марко Вовчка.
«Благодарю Вас, уважаемый Иван Сергеевич, за предисловие. «Институтка» вышлется Вам дня через три», — писала она 29 марта, а Тургенев, в ожидании нужных ему текстов, напоминал Карташевской: «Я до сих пор не получил перевода «Институтки» — да мне нужен и оригинал, непременно; надеюсь, что Кулиш мне его пришлет».
Захваченный работой над романом «Накануне», он не успел выполнить перевод к намеченному сроку. Русский текст повести попал в редакцию «Отечественных записок» только осенью и был напечатан в январе 1860 года.
Тургенев как переводчик и популяризатор украинских произведений Марко Вовчка способствовал ее всероссийской славе. Пока писательница находилась в Петербурге и в первые месяцы ее пребывания за границей, появлялись хвалебные статьи и отзывы о книге, изданной Кожанчиковым, и рецензии на «Рассказы из русского народного быта», печатавшиеся в журналах.
Оперативность прессы соответствовала злободневности рассказов. Они произвели в России не меньшую сенсацию, чем «Хижина дяди Тома» в Америке. Не было, пожалуй, ни одного сколько-нибудь заметного органа печати, который обошел бы их молчанием. Среди первых критиков Марко Вовчка, отвлекаясь от конкретных оценок и отношения к ее творчеству, мы встречаем Тургенева и Достоевского, Герцена и Писемского, Добролюбова и Писарева, Кулиша и Костомарова, Дружинина и Леонтьева, Пыпина и Котляревского.
Рассказы Марко Вовчка будоражили общественное мнение, никого не оставляли равнодушным. На первых порах, пока вопрос о реформе находился еще в стадии обсуждения, их появление было встречено дружными похвалами. Автор небольшой книжки немедленно был вознесен на Олимп, возведен в ранг перворазрядных писателей. Позже, по мере нарастания революционной ситуации, отношение к Марко Вовчку служило верным показателем идейных и эстетических позиций критиков — разных направлений. Вокруг ее творчества разгорались жаркие споры, завязывались литературные бои. Но первой реакцией был восторг, смешанный с удивлением: автором этих чудесных произведений оказалась молодая женщина!
Рецензировались даже отдельные рассказы. Стоило появиться «Надеже» на страницах «Народного чтения», как последовал отклик в «Московском вестнике»: «Рассказ г-жи Марко Вовчок мог бы украсить страницы любого из наших периодических изданий. О произведениях этой замечательной писательницы, исполненных искренности, теплоты и задушевности, мы когда-нибудь поговорим в особой статье».