Выбрать главу

Энгельс откладывает в сторону понятия классовой борьбы и мыслит в понятиях войны народов в теоретическом  плане — для объяснения современных ему или исторических общественных процессов. Но всего через 30 лет после его смерти к власти в Германии приходят люди, совершающие эту операцию на практике . В. Шубарт писал в своей книге «Европа и душа Востока»: «Фашистский национализм есть принцип разделения народов. С каждым новым образующимся фашистским государством на политическом горизонте Европы появляется новое темное облако… Фашизм перенес разъединительные силы из горизонтальной плоскости в вертикальную. Он превратил борьбу классов в борьбу наций» [21].

В директивной речи, произнесенной за день до начала войны с СССР, А. Розенберг достаточно четко обозначил цели предстоящей войны: «Мы хотим решить не только временную большевистскую проблему, но также те проблемы, которые выходят за рамки этого временного явления как первоначальная сущность европейских исторических сил» [22].

Таким образом, идеологи немецкого фашизма видели цель войны против СССР в том, чтобы «оградить и одновременно продвинуть далеко на восток сущность Европы». Их война и была той народной войной Запада против Востока , к которой призывал Энгельс. 

Глава 3. Шовинизм и «натурализация» общества 

Энгельс выступает как идеолог колониальной политики буржуазии западных держав — как в самой Европе, так и за ее пределами. И вовсе не классовыми  интересаминемецкого пролетариата  обосновывает он свою поддержку угнетению славян и лишению их политических прав, а национальными  интересами немцев . Право «жизнеспособной» нации на угнетение более слабых народов кажется Энгельсу настолько очевидным, что он даже переходит на иронический тон:

«Поистине, положение немцев и мадьяр было бы весьма приятным, если бы австрийским славянам помогли добиться своих так называемых «прав»! Между Силезией и Австрией вклинилось бы независимое богемско-моравское государство; Австрия и Штирия были бы отрезаны «южнославянской республикой» от своего естественного выхода к Адриатическому и Средиземному морям; восточная часть Германии была бы искромсана, как обглоданный крысами хлеб! И все это в благодарность за то, что немцы дали себе труд цивилизовать упрямых чехов и словенцев, ввести у них торговлю и промышленность, более или менее сносное земледелие и культуру!» [16, с. 296].

Примитивный шовинизм, которым проникнуты эти рассуждения, удивителен для середины ХIХ века. «Немцы дали себе труд цивилизовать упрямых чехов и словенцев»! От кого мы это слышим! Чем эти рассуждения отличаются от рассуждений бесноватого фюрера, которые мы справедливо считали бредовыми? Он писал в книге «Майн Кампф»: «Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам — превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы, действуя внутри более низкой расы. Именно так были созданы многие могущественные государства на земле. Не раз в истории мы видели, как народы более низкой культуры, во главе которых в качестве организаторов стояли германцы, превращались в могущественные государства и затем держались прочно на ногах, пока сохранялось расовое ядро германцев».

Что касается «упрямых чехов», то утверждение Энгельса антиисторично. И Чехия, и южные славяне уже в Средние века обладали «сносным земледелием», так что поставки зерна из славянских областей (оплаченные поступавшим из Америки дешевым серебром) в ХVIII веке во многом способствовали развитию промышленности на Западе. По данным Ф. Броделя, именно в Чехии со второй половины ХVII века наблюдалось повышение урожайности — в отличие от Польши и Западной Европы.

С другой стороны, именно вторжение западного финансового капитала в славянские области задержало их промышленное развитие. Ф. Бродель пишет: «В марксистской историографии был составлен подробный отчет о преступлениях торгового капитализма Нюрнберга в Чехии, Саксонии и Силезии; на него возлагают ответственность за экономическое и социальное отставание этих областей, отрезанных от всего мира и имевших к нему доступ только через недобросовестных посредников. Такие же обвинения можно выдвинуть в отношении генуэзцев в Испании: они помешали развитию местного капитализма» [23].

На утверждение Энгельса о том, что немцы «вклинивались» в славянские земли, чтобы их цивилизовать, отвечает М.А. Бакунин: «Всем известен обычный и неизменный метод, который пускали в ход эти милые проповедники Христова Евангелия [орден Тевтонских крестоносцев и орден Ливонских меченосцев] для обращения в христианство и германизации славянских, варварских и языческих народностей. Впрочем, это тот же самый метод, который их достойные преемники применяют сегодня, чтобы морализовать, цивилизовать и германизировать  Францию; эти три разных глагола в устах и в мыслях немецких патриотов имеют одинаковый смысл. На практике же они означают обстоятельную и массовую резню, пожары, грабеж, насилие, разорение одной части населения и порабощение остальной. В завоеванных странах вокруг окопанных лагерей этих вооруженных цивилизаторов формировались впоследствии немецкие города. В центре обосновывался епископ, непременно благословлявший все совершенные или предполагаемые набеги этих благородных разбойников; вместе с епископом появлялась целая свора священников, силой крестившая бедных язычников, избегнувших резни; затем этих рабов принуждали строить храмы.

Влекомые стремлением к святости и славе, прибывали, наконец, добрые немецкие буржуа, смиренные, раболепные, подло почтительные по отношению к дворянской спеси, падающие ниц перед всеми установленными властями, политическими и религиозными, одним словом, преклонявшиеся перед всем, что представляло собой какую-либо силу, но до крайности жестокие, преисполненные презрения и ненависти к побежденному местному населению. К этому еще нужно прибавить, что буржуазные выходцы соединяли с этими полезными, хотя и неблагородными качествами силу, ум, редкое упорство в труде и невероятную способность к росту и воинствующей экспансии. Все это, вместе взятое, делало этих трудолюбивых паразитов очень опасными для независимости и целостности национального характера даже в тех странах, где они водворились не по праву завоевания, но из милости, как, например, в Польше» [24, с. 273].

Борьбу чехов за свою национальную и культурную идентичность Бакунин рассматривает именно как свидетельство неприятия «цивилизаторской миссии» немцев. Он пишет: «Народ [Богемии], порабощенный, но не германизированный, проклинал от всего сердца и это рабство, и всю аристократически-буржуазную цивилизацию немцев. Этим объясняется, почему на пути религиозного протестантизма чешский народ опередил на целый век народ немецкий. Одним из первых проявлений этого религиозного движения в Богемии было массовое изгнание всех немецких профессоров из Пражского университета, ужасное преступление, которое немцы никогда не могли простить чешскому народу. И все же, если присмотреться ближе, придется согласиться, что этот народ был тысячу раз прав, изгнав этих дипломированных раболепных развратителей славянской молодежи… Происходя из немецкой буржуазии, они добросовестно выражают ее стремления и дух. Их наука — верное выражение рабского сознания. Это — идеальное освящение исторического рабства» [24, с. 282].

Отбрасывая классовую риторику и представляя историю как борьбу прогрессивных и реакционных народов , Энгельс прибегает к натурализации  общественных отношений, предвосхищая идеологию социал-дарвинизма. Прежде всего, речь идет о биологизации  этнических свойств. Для характеристики народов и разделения их на «высшие» и «низшие» он вводит натуралистическое понятие жизнеспособности . Как богатство в учении о предопределенности является симптомом избранности, так и в концепции Энгельса «жизнеспособность» служит признаком прогрессивности нации и подтверждает ее права на угнетение и экспроприацию «нежизнеспособных». Стоит заметить, что понятие жизнеспособности как критерий для наделения народов правами Энгельс употреблял до конца жизни, присущая всей этой концепции биологизация этничности  вовсе не была его ошибкой молодости.