Каковы же у Энгельса показатели «жизнеспособности»? Прежде всего, способность угнетать другие народы и революционность (имеются в виду «прогрессивные революции»). Вот как иллюстрирует Энгельс эти показатели: «Если восемь миллионов славян в продолжение восьми веков вынуждены были терпеть ярмо, возложенное на них четырьмя миллионами мадьяр, то одно это достаточно показывает, кто был более жизнеспособным и энергичным — многочисленные славяне или немногочисленные мадьяры!» [16, с. 297].
Здесь критерием служит сам факт угнетения. Жизнеспособен именно угнетатель — значит, он и прогрессивен, он и выиграет от мировой революции. Мы знаем, как эта идея развивалась в дальнейшем в немецкой философии. О. Шпенглеp, который отстаивал идеи консервативной революции и прусского социализма, писал: «Человеку как типу пpидает высший pанг то обстоятельство, что он — хищное животное… Существуют наpоды, сильная pаса котоpых сохpанила свойства хищного звеpя, наpоды господ-добытчиков, ведущие боpьбу пpотив себе подобных, наpоды, пpедоставляющие дpугим возможность вести боpьбу с пpиpодой с тем, чтобы затем огpабить и подчинить их» (цит. в [25]).
Энгельс так сердит на неблагодарных славян, цивилизованных угнетателями-мадьярами, что даже бросает упрек последним: «Единственное, в чем можно упрекнуть мадьяр, — это в излишней уступчивости по отношению к нации, по самой природе своей контрреволюционной» [16, с. 298]. Разве само это выражение не есть образец биологизаторства и расизма: «нация, по самой природе своей контрреволюционная»?
Как ни парадоксально, для Энгельса «жизнеспособен» даже такой народ, который ради свободы и прогресса готов отказаться от своей национальной идентичности . Здесь он придает понятию смысл, противоположный смыслу того слова, которым он это понятие обозначает. Жизнеспособность, способность к жизни… В чем же проявится жизнь народа, если он действительно завоюет свободу ценой отказа от своей этничности? Ведь он при этом перестанет быть прежним народом, тот народ «умрет» как этническая общность. Энгельс пишет: «Поляки обнаружили большое политическое понимание и истинно революционный дух, выступив теперь против панславистской контрреволюции в союзе со своими старыми врагами — немцами и мадьярами. Славянский народ, которому свобода дороже славянства, уже одним этим доказывает свою жизнеспособность, тем самым уже гарантирует себе будущее» [12, с. 179].
Очевидно, что «славянский народ», который отказывается от славянства, перестает быть славянским. Рассуждение Энгельса не только нелогично, в нем нарушена и мера. Европейские бури вроде революции 1848 г. — катаклизмы не такого масштаба, чтобы стирать с земли народы. Мерилом жизнеспособности они быть не могут, и лишиться своего «славянства» поляки не рисковали. «Большого политического понимания» шляхетская Польша никогда не обнаруживала и постоянно ввязывалась в авантюры, в которых несла потери. Вылезала она из них потому, что в этих авантюрах всегда старалась услужить какой-то западной партии. Даже если та терпела неудачу, Польшу не разоряли слишком сильно, оставляя ее как материал для следующих авантюр. В данном случае она взяла сторону «своих старых врагов — немцев и мадьяр», и Энгельс ее хвалит просто как изменника ненавистного ему славянства, в своем надуманном страхе перед «панславистской контрреволюцией».
Когда речь заходит о русских, то в поисках оснований для объяснения их прирожденных отрицательных свойств Маркс доходит до привлечения чисто расистского критерия крови . Он с интересом относится к сведениям о происхождении русских, как будто это дает ключ к пониманию их культурных установок в ХIХ веке. Он подхватывает самые нелепые гипотезы о том, что русские — не славяне , почему-то считая, что это сразу отвратит от них южных славян и чехов. Благожелательно, хотя и с явной иронией он отнесся и к такой версии. В письме Энгельсу (10 декабря 1864 г.) Маркс спрашивает: «Дорогой Фред… Что ты скажешь по поводу глубоких открытий Коллета — с божьей помощью Уркарта, о Навуходоносоре и происхождении русских от ассирийцев…?» [26, с. 32]. Нечего и говорить, глубокое открытие одного из вождей английского рабочего движения Коллета! А ведь напрашивается вопрос: допустим даже, что есть в русских и капля ассирийской крови — что из этого?
В письме Энгельсу (24 июня 1865 г.) Маркс пишет: «Догма Лапинского, будто великороссы не славяне , отстаивается господином Духинским (из Киева, профессор в Париже) самым серьезным образом с лингвистической, исторической, этнографической и т.д. точек зрения; он утверждает, что настоящие московиты, т.е. жители бывшего Великого княжества Московского, большей частью монголы или финны и т.д., как и расположенные дальше к востоку части России и ее юго-восточные части… Выводы, к которым приходит Духинский: название Русь узурпировано московитами. Они не славяне и вообще не принадлежат к индогерманской расе, они — intrus [пришельцы], которых требуется опять прогнать за Днепр и т.д… Я бы хотел, чтобы Духинский оказался прав, и чтобы по крайней мере этот взгляд стал господствовать среди славян» [26, с. 106-107].
Отвлечемся от тех мотивов, которые побуждали Маркса обнаружить в русских жилах монгольскую кровь, выгнать их обратно за Днепр и т.д. Вникнем в методологический смысл рассуждений. Казалось бы, какая разница во второй половине ХIХ века, с кем смешались и чье имя узурпировали русские в ХIII веке? Ведь все это — преданья старины далекой. Есть русский народ, есть Россия, со времени монгольского нашествия прошло несколько исторических эпох — так давайте в оценке идеологии и политики России исходить из реальности Нового времени. При чем здесь анализ крови? Если ему придается такое значение, что возникает желание сообщить об открытии всем славянам, то только потому, что именно в «крови», в расовой принадлежности таится, по мнению Маркса, неизменяемая со временем сущность московитов, которые коварно примазались к славянам.
Идея, что русские являются не славянами, а пришельцами, которые узурпировали имя Русь, что это азиатский народ, даже не принадлежащий к индогерманской расе — часть русофобии , большой идеологической доктрины, которая внедрялась в сознание западного обывателя начиная с Возрождения. Удивительно то, что Маркс благосклонно обсуждает почерпнутые у польских русофобов самые гротескные мифы этой доктрины, которые уже тогда находились в полном противоречии с научными представлениями. Отсюда и желание найти у русских следы ассирийской крови — ведь один из мифов русофобии гласил, что они произошли от библейского народа Мосох !
Натурализация этничности не ограничивается у Маркса только биологизацией, «голосом крови ». Он охотно подхватывает и теории о влиянии «почвы ». Сообщая Энгельсу о новой книге, Маркс пишет: «Очень хорошая книга, которую я пошлю тебе…, это П. Тремо «Происхождение и видоизменение человека и других существ» (Париж, 1865). При всех замеченных мной недостатках, эта книга представляет собой весьма значительный прогресс по сравнению с Дарвином… Применение к истории и политике лучше и содержательнее, чем у Дарвина. Для некоторых вопросов, как, например, национальность и т.п., здесь впервые дана естественная основа.
Например, он исправляет поляка Духинского, теорию которого о различиях в геологии России и западнославянских земель он в общем подтверждает, отмечая ошибочность его мнения, будто русские — не славяне, а скорее татары и т.д.; считает, что ввиду преобладающего в России типа почвы славяне здесь татаризировались и монголизировались; он же доказывает (он долго жил в Африке), что общий тип негра есть лишь результат дегенерации более высокого типа».