Марксизм - это целостное мировоззрение, органически включающее в себя как материальные, так и идеальные стороны реальной жизни. Его не следует трактовать как сугубо экономическое учение, противостоящие духовным ценностям и идеалам93. Сторонникам такого, по сути дела, вульгарного прочтения марксизма можно возразить известной фразой Маркса о том, что если они считают себя марксистами, то в этом случае «ясно одно, что сам я не марксист»94.
К науке и научной идеологии всегда тяготели зарождающиеся прогрессивные силы, нуждающиеся в объективной картине мира. Напротив, старение этих сил вело их к отказу от науки, с одной стороны, и к критике научной идеологии, с другой. Методологическим инструментом подобной критики сегодня является философский релятивизм, находящий свое наиболее полное выражение в идеологии постмодернизма.
В свое время Герберт Маркузе, критикуя буржуазное общество, в котором партия, защищающая капитализм, называется «социалистической», деспотическое правительство считается «демократическим», а сфабрикованные выборы объявляются «свободными», очень удивлялся тому, что подобную ложь может принимать «общественное и частное мнение»95. Сегодня он, удивился бы гораздо больше, узнав, что постмодернисты предлагают, вообще, отказаться от категории объективной истины, и основанных на ней идей и научных концепций («метанарративов»). По их мнению, рассуждения о научной истине, высоких моральных ценностях, социальных идеалах есть атавизм, есть пережиток давно ушедшей эпохи Просвещения, эпохи Модерна и т. д. Один из авторов понятия «постмодернизм» Ж. -Ф. Лиотар писал, что оно «обозначает состояние культуры после трансформаций, которым подверглись правила игры в науке, литературе и искусстве, в конце XIX века»96. По мнению ведущих представителей постмодернизма необходимо разорвать связи с прошлым и заменить «современность» «постсовременностью». (Ж. Бодрийяр, Ж. Делез, Ф. Гватари и др.).
Родившись как своеобразное отрицание авторитарных и тоталитарных порядков современного мира с их некритической догматикой в духовной сфере, с «языком тотального администрирования» и действительностью похожей на общество, описанное Оруэллом, постмодернизм предлагает сделать основными средствами познания такие сугубо абстрактные понятия, как «текст», «ризома» (отсутствие какой-либо структуры и центра), «след», «смысловая неразрешимость» и т. д. (Соссюр Ф., Деррида Ж., Фуко М.). Мало того, с позиций последовательного постмодернизма, даже в этих явно не субъектных понятиях не следует искать какого-либо объективного содержания, ибо определенность в языке и политике может способствовать лишь манипулированию сознанием людей. Как известно, любая истина с точки зрения постмодернистов «репрессивна»97.
В результате такого сугубо релятивистского подхода к явлениям современной общественной и культурной жизни происходит полное смешение обыденных, научных и нравственных понятий, становятся неразличимыми такие фундаментальные ценности человечества, как жизнь и смерть, добро и зло, истина и заблуждение, наука и утопия. В итоге подобной «игры» с важнейшими понятиями науки и нравственности становится невозможной, вообще, познавательная деятельность человека, не говоря уже о сознательном формировании научного мышления, функционировании систем образования и воспитания, осуществляющих связь поколений.
В этом плане, наиболее радикальные критики постмодернизма убедительно показывают всю ложность его отказа от объективных критериев в науке, идеологии и нравственности. «Идея отрицания объективной истины, - пишет философ Л. K. Науменко, - влечет за собой утверждение объективной истины. Ибо отрицание истины тоже выдается за истину. Лучшее опровержение Делеза - сам Делез. Если истина репрессивна, то и репрессивность истина. За что же тогда упрекать истину? И за что упрекать палача, насильника, диктатора, наконец, - просто хама? Ведь если бог истины умер, а с ним и субъект, то остается только «аппетит», а он не подсуден, не истинен и не ложен, не нуждается в «смысле», ибо он сам и есть этот смысл»98.
98
См.: Науменко Л.К. Революция и диалектика. // Октябрь 1917: вызовы для ХХI века. M.: URSS, 2009. C. 276.