Что же скрывается «от сознания людей» в прошлом и современном обществе? Их общественная гуманистическая природа, когда люди относятся друг к другу как люди, когда их отношения не опосредуются, например, капиталом, деньгами, корыстью и другими отчужденными от человека явлениями и силами. «В таком обществе» (все-таки «обществе»! - Б. С.), - пишет Межуев, - «люди вступают в общение друг с другом не по принуждению и внешней необходимости, а в соответствии со своими потребностями и личными склонностями. Формы этого общения определяются исключительно ими самими - их интересами, способностями, знаниями, умениями. Не имущественное положение или социальная принадлежность позволяет здесь индивиду включиться в общественную связь, а только его природная одаренность и полученная им культура»174. Повторюсь, в этих словах, на мой взгляд, выражена достаточно адекватная интерпретация взглядов Маркса на будущее коммунистическое общество, против которой трудно что-либо возразить.
Возражения возникают тогда, когда он пытается обосновать переход к такому гуманистическому обществу или когда начинает трактовать собственную теорию культуры, выдавая ее за соответствующие взгляды классиков марксизма. Рассмотрим это на конкретных примерах.
Как Межуев мыслит переход к будущему гуманистическому обществу? Прямого ответа на этот вопрос у него нет, хотя косвенно он на него отвечает в разделах, посвященных проблеме «социализм и культура». Отказываясь от революционного перехода к социализму, Межуев считает, что социализм будет вызревать постепенно по мере эволюционного развития рыночной экономики и постиндустриального производства, становления всеобщего труда и всеобщей собственности, расширения среднего класса и осуществления личной свободы граждан. В этом смысле социализм тождественен культуре, а культура тождественна проявлению индивидуальной свободы человека.
Когда же наступает подобная свобода с социальной точки зрения? Ответа на этот вопрос Межуев вообще не дает. Он уходит от него, отсылая читателя к технической стороне дела. По его мнению, это становится возможным лишь тогда, когда «производство достигает такой степени технического могущества, которая делает излишней использование физической (мускульной) силы самого человека. Только на этой ступени возможна подлинно человеческая свобода»175. Но «техническое могущество» освобождает человека по отношению к природе. Оно ничего не говорит о том, а будет ли свободен человек в этих условиях по отношению к другим людям, в частности, к владельцам средств производства. В реальной действительности «техническое могущество» связано с автоматизацией и кибернетизацией производства, с ликвидацией трудоемких процессов и физического труда; куда же будут деваться люди, освобождаемые таким производством? Не породят ли эти процессы массовую безработицу и вытекающие отсюда социальные столкновения? Кто будет решать вопросы трудоустройства и переквалификации миллионов людей? Спасет ли в этом случае система пособий по безработице? Вопросы, на которые в книге Межуева нет ответа. И этого ответа у него не может быть, ибо он имеет склонность мысленно одним прыжком перепрыгивать от современного частнособственнического общества к коммунистическому обществу, основанному на всеобщей собственности, которую он рассматривает как собственность всех и каждого на идеи и другие результаты творчества.
Однако историческая практика свидетельствует, что, не решив проблемы частной собственности, нельзя сразу перейти ко всеобщей собственности. И от этой проблемы нельзя отговориться фразой о том, что в условиях существования «принципиально новых технологий» и применения знаний в производстве между капитализмом и социализмом исчезает «разграничительная черта, заполненная революциями»176. Знания не имеют практического значения, пока они не материализованы в технологиях; идеи - пока они не овладели массами. Научные идеи, открытия, изобретения, результаты художественного творчества, по своей всеобщей природе, конечно, противоречат частной собственности, но они, сами по себе, ликвидировать ее не могут: историю делают, как любит повторять сам Межуев, не вещи, не идеи, а люди. И пока они не решат практически проблему частной собственности, социализма, и тем более, коммунизма никогда не будет. Межуев не хочет революций и потрясений, но хочет найти некую «общественную форму», в которой человек, освободившись «от власти экономических и политических институтов», получит «наконец возможность и условия для свободного развития своих способностей и талантов»177. Думаю, его поиск в этом случае, обречен на неудачу.