Значение марксизма в качестве интеллектуальной основы большевистской революции было подтверждено на практике. Ведь пассионарных личностей у народников и анархистов (социалистов-революционеров) было не меньше, а быть может, и больше, нежели у большевиков. Однако именно большевики взяли верх - в значительной мере потому, что обладали интеллектуальным превосходством, выразившемся в способности правильно и своевременно заключать союзы, формулировать и менять лозунги, учиться на собственных ошибках.
На самом деле теория Джемаля о роли революционеров как особой пассионарной касты ближе к взглядам Че Гевары. Латиноамериканский герой утверждал, что под воздействием политической воли и прямого действия созревание объективных предпосылок революции может ускориться. Но даже Че никогда не заявлял, что вопрос о социальной базе революции определяется «свободным выбором» ее «авторов».
Впрочем, парадоксальным образом, этого не утверждает и сам Джемаль, хотя из его рассуждений о ленинизме такой вывод следует неизбежно. И все же, как только речь заходит о конкретной общественной ситуации, он начинает анализировать объективно сложившиеся социально-политические расклады. Другое дело, что его оценки, не совпадая с тезисами ортодоксального марксизма Каутского и Плеханова, похожи на выводы, к которым пришли некоторые представители Франкфуртской школы, левые радикалы в странах «третьего мира».
Предстоящее восстание не будет делом европейского индустриального пролетариата, организованного в жестко структурированные партии и профсоюзы. Скорее это будет бунт всемирной улицы против глобальных элит. Пролетариата в старом смысле уже вроде бы и нет, есть только пролетаризированные массы, причем они пролетаризированы в разной степени и по-разному. Здесь опять же, идеи Джемаля пересекаются с определенными течениями в неомарксизме - достаточно вспомнить книгу Иммануила Валлерстайна «После либерализма», где утверждается практически то же самое. Другой вопрос, что источником бунта является не только «мировая улица». С одной стороны, средний класс, которому либеральные идеологи наговорили столько незаслуженных комплиментов, отнюдь не является основой стабильности - в условиях системного кризиса он сам превращается в бунтующую массу, а его обманутые надежды становятся эмоциональным топливом радикального протеста. Точно так же никуда не исчез и промышленный рабочий. Реальные перспективы революции в XXI веке связаны не с миссией какой-то одной социальной группы, а со способностью многообразных общественных сил объединиться на общей антисистемной платформе. И задача революционеров не в том, чтобы произвольно выбрать себе «массу», а в том, чтобы выработать такую платформу, найти методику практического действия, объединяющую и консолидирующую эти разнообразные силы, и направить их совокупный потенциал на разрушение старого мира - во имя создания нового.
В этом деле немалую роль может сыграть и революционная теология Гейдара Джемаля.
Опубликовано в журнале: «Критическая Масса» 2005, №2
Приложение 5: ЛЕВОЕ ДВИЖЕНИЕ В 1990-Х ГГ. - НАЧАЛЕ XXI ВЕКА
Развитие левого движения в нашей стране идет в контексте мировых событий. Наши особенности не стоит абсолютизировать, но есть все же ряд специфических моментов, характерных именно для России.
90-е гг. ХХ века были плачевны для всех отрядов левого движения. В первую очередь это, разумеется, коснулось коммунистов. Распад СССР положил конец мировому коммунистическому движению. Прежде компартии, при всех их разногласиях, входили хотя бы в одну «политическую фамилию», сохраняли общую идентичность. Теперь многие партии сменили ориентацию, как, например, в Италии, где компартия сразу заняла место правой социал-демократии. И это - не случайность, а тенденция, характерная также для партий Восточной Европы. Эти партии занимают позиции на самом правом краю социал-демократии, выступая в лучшем случае с позиций социал-либералов. Одновременно происходит выделение небольших партий, ориентированных на прежние ценности вплоть до сталинистских (например - Рабочая партия в Венгрии).
Однако не только коммунистические партии пережили катастрофу. Социал-демократия тоже столкнулась с глубоким кризисом. На фоне дискредитации левых идей мы видим торжество неолиберализма. Левым не удалось отстоять социальное государство на Западе, даже выступая с социал-консервативных позиций. И это понятно - у левых не было позитивного идеала. Трудно поднимать людей на борьбу ради мелких поправок в кодексы и небольших прибавок к зарплате. В начале ХХ века люди шли на смерть не ради социального страхования. А к концу столетия социал-демократические и коммунистические функционеры умели работать преимущественно как менеджеры, управляющие социальным страхованием и другими подобными институтами. Буржуазия перешла в контрнаступление. И выяснилось, что эти менеджеры не умеют сражаться. Они умеют управлять социальным страхованием. И тогда социал-демократы последовали поговорке «Если ты не можешь победить врага, то надо к нему присоединиться». Раньше управляли на благо людей, теперь могут управлять им во вред. Могут спокойно служить новым хозяевам, выполнять заказ врагов своей социальной базы.
В 1997 году вышел манифест таких социал-предателей - работа Дональда Сассуна «Стол лет социализма». Этому же автору принадлежит формулировка «нового реализма». В рамках этой концепции вся история социализма свершалась ради того, чтобы увенчаться Блэром и Шредером. Все по Гегелю - рабочее движение пыталось себя познать в муках бунтов и заблуждений, и познало. Теперь нужно избавиться от остатков утопизма и экстремизма, чтобы достичь окончательного конца истории. Характерно, что такие деятели, как Герхард Шредер и Йошка Фишер были когда-то левыми радикалами. Аналогичный пример в России - Андрей Исаев. Они сделали себе имя в этом качестве. Но теперь, придя к прямо противоположным взглядам, не собираются начать карьеру сначала.
Другой путь - тенденция окукливания, характерная для радикальных коммунистов, прежде всего троцкистов (я не говорю здесь об анархизме, так как не очень хорошо знаю эту тему). Но сейчас ситуация меняется. Беседуя с Джоном Рисом, одним из лидеров Социалистической Рабочей Партии в Британии, я спрашивал его о причинах странной метаморфозы: их группа была самой закрытой и сектантской в 80-е гг.. а сейчас - одна из наиболее добродушных и открытых к диалогу. В чем дело? Он привел такую аналогию - в период засухи нужно беречь свою лужицу, а когда пошла «Большая вода» - это не нужно. Они считают, что сейчас «пошла Большая вода».
В России эти два процесса имеют свои особенности. Традиционные коммунисты у нас ушли не просто направо, а в сторону националистической идеологии, за пределы левого спектра в любом его понимании, когда проступают уже просто черносотенные черты. В этом проявляется специфика пост-имперского синдрома - компартия уцелела, но она не отстаивает мировой миссии, а ориентируется на возрождение России. Общая маргинализация социальной структуры способствует этой тенденции. Что касается небольших левых групп, то «воды очень мало».
И все же, как у нас, так и в мире намечается новый тренд. Возникают обновленные левые движения. Либеральная система состоялась и стабилизировалась. Парадоксальным (или диалектическим) образом это открывает новые возможности для антикапиталистического движения. Подросло новое поколение левых, которые отталкиваются уже от этой новой реальности. Либералы нам долго рассказывали сказку про Моисея, который водил людей по пустыне, пока они все не перемерли. Вот новое поколение вырастет - оно будет готов к жизни при капитализме. Что получилось? Новое поколение не принимает правил игры при капитализме, но не принимает их. И, в отличие от старого поколения, эффективно сопротивляется. Экономический рост тоже дал положительные результаты. Можно наблюдать частичную делюмпенизацию, что также внушает надежды. Оживление профсоюзной борьбы - налицо.