Понятно, что марксизм не «умер», не «выродился». Он успешно преосуществился в мировой социал-реформизм. И этот социал-реформизм определял повестку дня ХХ столетия. То, что не преосуществилось, образовало многочисленные маргинальные марксистские толки и секты, существующие и ныне. Но они - собственно и называющие себя сегодня «марксистскими», - ничтожны по влиятельности. Да, левые авторы -популярны. Но популярны и правые. А еще больше популярны авторы, пишущие политические фэнтези и «альтернативные истории», в которых придумано «как оно было на самом деле».
И дело тут не в марксизме как таковом. Мы сегодня вообще смотрим с некоторой растерянностью на всеобщую утрату влиятельности интерпретаций. Вроде бы старые механизмы зарождения и функционирования интерпретаций продолжают работать. Интересный социальный мыслитель выдвигает концепцию мироустройства, ее быстро переводят на разные языки, ее обсуждают в университетах всего мира, она проникает в текущий политический словарь. Но через два-три года она уже дезавуирована и делается добычей политических археологов. Такое впечатление, что производство интерпретаций с большой силой молотит воздух.
Политические мировоззрения доктринального толка становятся уделом маргинальных групп. Готфрид пишет о том, что от марксизма остался «культурный троцкизм». Но дело в том, что и «либералы» сделались некоей сектой. И консерваторов числят уже по разряду «эстетов».
В недалеком прошлом образованные слои считали необходимым иметь политическое мировоззрение и потому хорошо работали и большие «партийные машины». Сегодня мы видим, что по периферии некоего пространства - названия которому нет - расположены различные интеллектуальные секты со своими весьма специфическими вокабулярами. Причем тяжко перегруженными контекстом внутренних терминологических дискуссий.
А вот само это безъязыкое, деполитизированное, утратившее интерес к целостным дискурсам пространство массового сознания живет своей жизнью. Сказать, что это пространство - всего лишь пространство манипуляции сознанием - нельзя. Да, ранее политизированные парни эту зону называли «обыденным сознанием» и смотрели на нее, как на объект, с которым надо просветительски работать в пользу своей доктрины. Но нынче - во всяком случае лет тридцать уже - впечатление такое, что все универсалистские миссионеры, как космонавты, летят на своих звездолетах в какую-то безграничную космическую бездну. Они, конечно, перекрикиваются какими-то сигналами между собой. Левые кричат правым, иудеи католикам, неонацисты исламистам.
И есть какой-то парадокс в том, что глобализация, повышающая связанность всего со всем - лишь набирает и набирает обороты, а универсалистские дискурсы слабеют и слабеют, как будто их авторы все дальше и дальше отходят от микрофона. Как будто бы какой-то невидимый Путин принял закон о равном 2% доступе к эфирному времени для каждого дискурса. И все превратилось в приятный «белый шум».
5
Читаешь Готфрида и думаешь невольно: ох, а как же уже перегружен право-консервативный дискурс, сколько там всего наворочено. Читаешь Жижека или, допустим, историю борьбы Гидденса со товарищи за идеологическое обновление лейборизма - и тоже: сколько же тут елочных игрушек и серпатина понакручено на елку. Сколько нюансов! Растут как кораллы сложные многоступенчатые дискурсивные конструкции. Да, они как-то связаны с универсалистскими доктринами XVII-XIX вв.
Но на практике, едва выйдя из умственной лаборатории автора, они немедля погружаются в гигантский котел политической процедурности. Огромным черпаком в этом котле помешивает Хабермас. В этом котле какая-то каша всеобщей «триангуляции». Неотличимые друг от друга «повестки дня» левых и правых. Повар выступает со своей «универсалистской» концепцией - на фартуке у него написано: «Главное - помешивать!».
В эту минуту думаешь: а не придет ли скоро новый Кант и отбросив все старые словари, все политические вокабуляры, поставит вопрос о том, какие же базовые когнитивные конструкции образовались в этой новой каше глобального сознания.
Многие думают сегодня, что мы находимся в зоне вылета из трехсотлетнего специфического просвещенческого формата. Когда мы находились в «зоне влета», то всякий дискурс мгновенно и убедительно субстантивировал все то, на что простирал луч своего аналитического аппарата. Это был бесконечный аттракцион появлений. Говорили: «пролетариат» - и вот вам железные батальоны мирового пролетариата. Говорили: «традиция» - и вот вам, пожалуйста, Библия в кожаном переплете - десять поколений от отца к сыну лежала на тумбочке. Да и сама тумбочка стояла десять поколений на одном месте. Теперь же наступил бесконечный Дэвид Копперфильд. Куда он ни бросит свой волшебный взгляд - так сразу оно исчезает. Обо всем, что вчера еще стояло крепко и наглядно субстантивированным, сегодня говорят: да что вы, посмотрите - это просто рассредоточенная ментальность. Хоп, и ее нет. Как пишет профессор Капустин - Чеширского кота нет. А его улыбка ? Улыбки тоже нет.
6
Впрочем, американцы - народ крепкий и не метафизический. И Пол Готфрид - это доказывает. Есть еще порох в пороховницах. Может начитанный американский комбайнер крепко въехать в скулу марксизму. Тем более, что, как признал товарищ Кагарлицкий, нынешний марксизм - увы! - ушел от вопросов экономической и политической борьбы, а все глубже погружается в борьбу за права китов и котов, меньшинств и мигрантов и даже в защиту растений и прочий художественный акционизм.
Пол Готфрид: "Культурный марксизм" - не марксизм
От редакции. Буквально на днях свет увидело русское издание книги Пола Готфрида "Странная смерть марксизма". В силу того, что английский текст вышел несколько лет назад - 2005 год - мы попросили самого Пола Готфрида ответить нам, изменилось ли что-то в марксизме за прошедшие со времен публикации годы - не ожил ли марксизм, не сгинул ли окончательно. Не преминули мы спросить у американского палеоконсерватора о том, что он думает о политике неоконсерваторов, ведь почему-то в России сложилось впечатление, будто он - сторонник последних. По крайней мере в этом вопросе он расставит точки над "'I".
* * *
С тех пор, как я написал свою книгу о рождении постмарксистских левых, в США, Канаде, Австралии, Западной и Центральной Европе практически ничего не изменилось, за исключением одного момента: эти левые полностью обезопасили себя в рамках так называемых "демократий". Средства массовой информации, государственное образование, правительственные органы и Европейский Союз, - все проявили живую активность в распространении идей того, что я называю "культурным марксизмом". Я, честно говоря, не вижу иного способа контролировать эту идеологию, кроме как разрушить саму систему, которая охраняет ее и поддерживает ее столь высокий статус.
"Культурный марксизм" - это в действительности не марксизм, но отросток либерального христианства, вступивший в союз с социальным, демократическим государством-корпорацией. Хоть он и апеллирует к мукам совести и чувствительности своих традиционных врагов, постмарксизм не имеет ничего общего с коммунизмом. Но в силу ассоциаций коммунистов с государственным контролем, не имеющим ничего общего с традицией, с антихристианством и - в контексте Холодной войны - с антизападничеством, постмарксистские левые продолжают благоговеть перед коммунистами. Они рассматривают коммунистов как "антифашистов" и "антинационалистов". По крайней мере, на Западе постмарксисты идентифицируют себя с этими двумя позициями.
Что делает неоконсерваторов, уничтоживших меня в профессиональной среде и препятствовавших распространению и обсуждению моих книг, особенно опасными, так это их ложная оппозиция "культурному марксизму". Они агрессивны в достижении многих из тех целей, которые ставят себе "культурные марксисты", но одновременно неоконсерваторы настаивают на том, что США должны стать лидером в борьбе с европейским фашизмом и вызывающими беспокойство националистическими движениями. В Румынии неоконсерваторы израсходовали миллионы долларов в стремлении создать альянс между интеллектуалами, ориентированными на крестьян, и нынешним евросоциалистическим правительством. Цель этого альянса - обеспечение поддержки со стороны румын и других восточноевропейских народов во внешнеполитической борьбе неоконсерваторов за "глобальную демократию". Также неоконсерваторы требуют от Восточной Европы помощи в ограничении влияния немцев и русских (которых неоконсерваторы действительно ненавидят). Наконец, неоконсерваторы способствуют тому, что эти страны начинают отрицать свое националистическое "антисемитское" прошлое.