За этим многообразием позиций – в большой и даже превалирующей степени – стоит вполне понятная (хотя ее и не обязательно разделять) забота многих поколений марксистов, считавших, что их основная и первоочередная задача – «продолжить» Маркса. Они были убеждены, что это не только возможно сделать, но и что их понимание марксизма может стать чем-то вроде мерила для других марксистов, которые (соглашаясь или не соглашаясь с ним) будут с его помощью проверять свое понимание Маркса.
Однако ученый, который намерен заняться историческим анализом марксизма, находится перед необходимостью решить совсем иную предварительную задачу. Ведь его позиция предопределена тем, что исторически марксизм после Маркса не продолжался как единая теория, а разделился на «марксизмы». В настоящее время перед историком не стоит и не может стоять задача воссоздания подлинного, единого представления о марксизме, которому отдавалось бы предпочтение и благодаря которому проводились бы исследования, идеологически «правильные», с его [историка] точки зрения. Историк должен лишь объяснить, какова была историческая динамика, предшествовавшая генезису и развитию того или иного «марксизма». Если применить к Каутскому подобную методологию, то станет ясно, что главное не в том, чтобы постоянно сравнивать Каутского и Маркса, а, скорее, наоборот, понять суть и исторические причины, по которым Каутский дал определенную интерпретацию марксизма в связи со специфическими историческими условиями.
По этому поводу надо заметить, что сам Каутский, с одной стороны, гордившийся тем, что он жил и хотел бы умереть «непоколебимым марксистом» [1], с другой – уже в преклонном возрасте – в своих воспоминаниях отвергал (и это показательно) характеристику собственного марксизма как ортодоксального и схоластического. Это означает, что он понимал специфичность своего пути к марксизму и отстаивал его значимость:
«Меня хотели изобразить „ортодоксальным марксистом“, человеком, который в отличие от клянется словом учителя и ничего другого слышать не желает… Тот, кто следил за делом всей моей жизни, поймет, насколько смешон этот упрек. Ведь сразу же становится ясно, что совершенно невозможно клясться каждым словом учителя, когда понимаешь, что его слова нередко противоречат друг другу. Марксизм появился на свет не как догма, раз и навсегда установленная, но как концепция, которая вытекает из наблюдения за реальностью и развивается благодаря методам наблюдения. Со времени „Манифеста Коммунистической партии“ (1847) до последней статьи Энгельса (1895) учение наших учителей претерпело множество изменений. Уже одно это исключает всякую ортодоксию. И подобная ортодоксия ни в коем случае не была возможна после их смерти, поскольку в мире возникло множество проблем, о которых Маркс и Энгельс не могли иметь и понятия и которые мы должны были решить своими силами».