В этих словах Каутского содержится указание на то, что прочная основа марксизма заключается в методе и постоянных поисках единого представления о реальности. Действительно, в течение своей деятельности он неоднократно говорил о том, что именно «метод», то есть постоянный, жизненный и прочный элемент исследования, а не «результаты», то есть элементы, исторически обусловленные и преходящие, – вот душа марксизма. Таким образом, «его» марксизм должен был явиться историческим итогом соединения метода и результатов, полученных в ходе исследования.
«Мой марксизм, – писал Каутский, – никогда не был ортодоксальным. По многим утверждениям Маркса и Энгельса у меня имелись критические замечания. Но я всегда стремился достичь логического единства. Я всегда был врагом какого бы то ни было эклектизма, который, сказать по правде, намного удобнее целостного мышления» [3].
1. Марксизм и дарвинизм
«Я не принадлежу к „людям действия“», – писал Каутский в своей автобиографии, когда уже был очень стар. В этой книге он описал свой путь с детства до образования «Нойе цайт». Если Каутский и не был человеком действия, говорилось там, то все же целью его жизни, жизни ученого-марксиста, было одно – способствовать изменению мира и служить «правде» [4]. Действительно, в этих словах мы обнаруживаем то, что всегда являлось основным призванием Каутского: пропаганда социализма во имя политических действий пролетариата, проводимая с помощью интеллектуальной критики.
Каутский родился в Праге 16 октября 1854 года. Его мать была австрийской актрисой и писательницей, а отец – чешским художником. Первым, кто оказал значительное духовное влияние на Каутского, был его учитель Адольф Хлумский. Под его влиянием Каутский проникся идеями чешского национализма, преисполненного духом нетерпимости к австрийской политике и восхищения теологическим бунтарством гуситов. Его обращение в социализм произошло как на этической, так и на политической основе. По словам самого Каутского, охваченный беспокойством о судьбе угнетенных, он был воодушевлен желанием освободить их. Это беспокойство является «исходной точкой всякого социалистического устремления и социалистической теории». В романе Жорж Санд «Грех господина Антуана» («самом социалистическом», по его мнению, романе) Каутский, исполненный таким воодушевлением, нашел источник вдохновения и повод для размышлений. Но событием, сыгравшим главную роль в его политическом сознании, явилась Парижская коммуна. Она сделала из него убежденного интернационалиста и положила конец его «демократическому национализму».
В Венском университете Каутский занялся изучением истории и естественных наук, и, таким образом, наметились две линии, по которым в дальнейшем и шла его интеллектуальная деятельность. Если 1871 год был годом Парижской коммуны, то он же стал и годом выхода в свет дарвиновского «Происхождения человека». На Каутского Дарвин оказал определяющее и неизгладимое влияние. В 1875 году он стал членом социал-демократической партии Австрии. В 1880 году, не найдя в Австрии достаточных возможностей для применения своих способностей, он переезжает в Цюрих по приглашению богатого еврея, социалиста Карла Хохберга, публицистическая деятельность которого протекала в Швейцарии. Здесь между Каутским и Эдуардом Бернштейном завязалась братская дружба; Бернштейн тогда был редактором газеты «Социал-демократ», органа немецкой социал-демократии, в которой Каутский и стал сотрудничать.
В 1881 году Каутский, будучи уже убежденным марксистом, отправился в Лондон, чтобы встретиться там с двумя учителями, Марксом и Энгельсом. Маркс видел его очень мало, и впечатление, которое он на него произвел, было не очень благоприятным. Маркс считал, что Каутский – человек посредственный, работящий, но склонный к филистерству.
Каутский утверждает, что «Капитал» он прочел где-то в конце 1875 года, но по-настоящему понял его лишь впоследствии. Истинное же обращение в марксизм произошло благодаря чтению «Анти-Дюринга» Энгельса (1877 – 1878), о чем он сказал так: чтение этой книги «способствовало пониманию марксистских доктрин больше, чем то, что смогли сделать все краткие и аподиктические сентенции Маркса о том, как надо понимать тот или иной вопрос» [5]. Отсюда нетрудно понять, до какой степени он был увлечен систематичностью и энциклопедизмом Энгельсова анализа.