Какое-то марксистское влияние, или по крайней мере стимул, можно заметить в «институциональной» школе (или течении) американской политической экономии, широко распространенной в то время в Соединенных Штатах, где, как мы уже отмечали, существовала ярко выраженная прогрессивная, реформистская ориентация многих экономистов, которая толкала их к тому, чтобы положительно рассматривать экономические теории, наиболее критически относящиеся к системе крупного производства (Р.Т. Элп, Висконсинская школа и прежде всего Торстейн Веблен).
Политическая экономия как дисциплина, отличная от других социальных наук, в Германии почти не существовала – там преобладало влияние «исторической школы» и понятия «государственных наук». Поэтому к проблеме влияния марксизма, то есть реальной действительности, представленной немецкой социал-демократией, на экономику нельзя подходить изолированно. Нет необходимости напоминать, что в Германии Вильгельма II социальные науки были по своей ориентации антимарксистскими, хотя старые либералы, принимавшие непосредственное участие в полемике с Марксом (Луйо Брентано, Шеффле [42]), по-видимому, были более вовлечены в этот спор, чем школа Шмоллера с более прусской ориентацией. В «Шмоллерсярбух» вплоть до 1898 года не было напечатано ни одного исследования о Марксе, в то время как Шеффле в своем журнале «Цайтшрифт фюр ди гезамте штаатсвиссеншафт» отреагировал на подъем социал-демократического движения залпом статей (семь статей с 1890 по 1894 год), прежде чем предать забвению эту тему. В общем, как мы уже говорили, интерес немецких исследователей к социальным наукам рос параллельно с усилением СДПГ.
В Германии социальные науки не только были оторваны от специализированной и автономной экономической науки, но относились с недоверием также к специализированной социологии (считавшейся английским и французским изобретением) и, как случалось в других странах, имели ярко выраженный левый уклон [43]. Действительно, социология как самостоятельная дисциплина стала утверждаться в Германии только в последние годы перед первой мировой войной (1909). Однако если мы посмотрим на работы социологов того времени, то увидим, что, как бы они ни хотели определить себя, явственно чувствовалось, как, впрочем, и впоследствии, влияние Маркса. Готхайн [44] – а его подход к социальным наукам был более убедительным, чем у Кетеле, и «более логичным и последовательным», чем у самого Копта, – не сомневался, что Маркс и Энгельс дали самый эффективный толчок исследованиям в области этих наук. В 1912 году, в конце рассматриваемого нами периода, один из наиболее авторитетных американских социологов, Олбион Смолл, так оценивал роль марксизма: «Маркс был одним из немногих действительно великих мыслителей в истории социальных наук… Я не уверен в том, что Маркс добавил к социальным наукам какую-то четко выраженную формулу, но я уверен в том, что, по конечной оценке истории, в области социальных наук ему принадлежит такое же место, какое признано за Галилеем в области естественных наук» [45].
Несомненно, что политический радикализм многих социологов (марксистов или немарксистов), близких к социал-демократическим движениям, как это было в Бельгии, благоприятствовал влиянию марксизма. Леон Виньярский – его теории, теперь позабытые, можно назвать в какой-то мере марксистскими – опубликовал в «Нойе цайт» (1891, №1) очерк о социализме в русской Польше. Прямое воздействие Маркса на ученых-немарксистов может быть проиллюстрировано тем, что среди основателей немецкого социологического общества мы найдем Макса Вебера, Эрнста Трёльча, Георга Зиммеля и Фердинанда Тенниса, о котором говорили: «Кажется ясным, что четкое изложение Марксом наиболее негативных аспектов конкуренции… имело влияние… уступающее только влиянию Томаса Гоббса…» [46]. Журнал Макса Вебера «Архив фюр социальвиссеншафт унд социальполитик» стал, возможно, единственным печатным органом, открытым для тех, кто или был близок к социализму, или находился под его влиянием, или прямо отождествлял себя с ним.
Не приходится много говорить об эклектической мешанине марксизма и позитивизма, об антимарксистской полемике, развернутой представителями австрийской, польской, русской и итальянской социологии, кроме того, что и эти факты подтверждают присутствие марксистских идей в них. Еще меньше можно сказать по поводу обособленных по культуре стран, в которых социология и марксизм практически отождествлялись, как это случалось у немногочисленных ученых-сербов. Необходимо все-таки подчеркнуть удивительно слабое влияние марксистских идей во Франции: достаточно вспомнить Дюркгейма. Даже если французские социологи, республиканцы и дрейфусары левой ориентации и некоторые из наиболее молодых сотрудников журнала «Анне сосиоложик» и стали социалистами, определенное марксистское влияние, и притом весьма спорное, может быть обнаружено только в работах Хальбвакса (1877 – 1945) – и то лишь после 1914 года.