Но распространившийся и ставший партийной идеологией марксизм в то же время «утратил все свои революционные и практически-политические элементы» и превратился в нечто вроде религии.
Несколькими годами ранее Антонио Грамши, находясь в фашистском застенке и размышляя о воспринятых в юности формах марксизма, с таким пылом защищаемых им в рядах ИСП, пошел еще дальше, задаваясь вопросом: каковы источники «философии Пустомели»? Как философия практики приобрела оттенок детерминизма и фатализма?
«Когда в ходе борьбы утрачена инициатива и сама борьба начинает отождествляться с рядом поражений, – писал Грамши, – механистический детерминизм становится замечательной силой морального сопротивления, сплочения, терпеливой и упорной настойчивости. „На какое-то время я потерпел поражение, но обстоятельства работают на меня в перспективе и т.д.“. Реальная воля заменяется актом веры, некой рациональностью истории» [10].
К середине 30-х годов, когда историческое осмысливание марксизма временно затухает, чтобы начаться снова только через два десятилетия, большая часть проблем, связанных с марксизмом II Интернационала, уже поставлена. Это вопросы о роли Каутского, каутскианства, немецкой социал-демократии в поражении II Интернационала, о сведении марксизма к партийной идеологии, об относительном застое теоретического марксизма, его сплетении с дарвинизмом и в более общем плане с позитивизмом, приведшим к механистической и детерминистской версии марксизма.
После 1956 года часть этих проблем, а также соответствующих точек зрения была вновь подвергнута рассмотрению и в более широком плане. Возрождением этой дискуссии мы обязаны Эриху Маттиасу, которого многие справедливо упрекали в неправильной постановке проблемы «интегративной» функции каутскианства как идеологии немецкой социал-демократии [11]. С этого времени для исследований по истории марксизма, связанных с новой разработкой историографии рабочего движения и подъемом марксистской теоретической мысли, наступает особенно плодотворный период. Исследования общего плана, не обязательно связанные с непосредственной политической борьбой, проводились наряду со специфическими научными работами, с теми тщательными исследованиями, которые «не стóят того, чтобы долго возиться с ними» [12], как в 1931 году считал Сталин в свете определенных аксиом.
На специфической почве марксизма II Интернационала результаты не заставили себя ждать и сопровождались полезной работой по публикации источников и документов. Вопросов постепенно становилось все больше, они затрагивали конкретный механизм превращения марксизма в партийную идеологию, глубоко изучались «влияния»: делались попытки поставить с головы на ноги соотношение марксизма и рабочего движения; истоки марксизма II Интернационала усматривались в духовном складе того поколения молодых интеллектуалов, к которому принадлежали Каутский, Плеханов и Бернштейн; ставился вопрос о месте марксизма среди коллективных идеологий XIX века, были установлены, по крайней мере в общих чертах, степень его распространения и его география. Поскольку в марксизме эпохи II Интернационала история марксистской мысли переплеталась с историей рабочего движения, им занялись историки и одного и другого направления, в результате чего представление о нем стало более четким, несмотря на наличие множества темных мест [13].
Поэтому вернемся к первоначальному вопросу: «марксизм II Интернационала» или «марксизм эпохи II Интернационала»? В 1965 году один из ведущих исследователей II Интернационала, Эрнесто Раджоньери, дал такое определение:
«Под марксизмом II Интернационала понимается вообще такая интерпретация и разработка марксизма, которая признает за его концепцией истории научный характер, поскольку видите в историческом развитии необходимую смену систем материального производства в процессе эволюции, лишь в рамках которого появляется возможность революционной ломки, возникающей в ходе развития объективных условий» [14].
Это, несомненно, содержательная и убедительная формулировка, охватывающая все элементы данного марксизма. Но действительно ли в эпоху II Интернационала существовал только «марксизм II Интернационала»? Определение, представлявшееся 15 лет тому назад достаточно содержательным, в свою очередь стимулировало дальнейшие исследования, расширило горизонт, поставило новые проблемы. Действительно ли существовало такое последовательное и однородное идейное направление? Можно ли в действительности свести к одной модели Каутского и Бернштейна, Ленина и Розу Люксембург, Плеханова и Макса Адлера?