Иными словами, процесс органического – практического и теоретического – обмена между человеком и природой происходит всегда на естественной основе независимо от уровня господства, достигнутого над природой. Это верно также и для человечества, которое в состоянии прекрасно контролировать самое себя и все, что его касается: даже полностью автономное человечество никогда не сможет полностью отделиться от этой природной основы. В этом смысле подчинение людей внешней и внутренней природе может исчезнуть, как может исчезнуть их подчинение общественным ситуациям природного типа, однако эта зависимость постоянно и необходимо существует на гносеологическом уровне, как и в объективной практике. Следовательно, не может быть никаких возражений, если эти гносеологические положения синтезированы и изложены в форме теории отражения.
Дело осложняется только в том случае, если реальное познание рассматривается все с той же точки зрения отражения или воспроизведения, даже когда речь идет не о внешней стороне, а о существе дела. И в этом случае совершенно необходимо вскрыть в процессе познания реальные движения и выразить их в форме правил или положений, которые не являются простой выдумкой сознания. Но то, что познается, не есть «сырой» факт, бытие, независимое от сознания и общественного труда, которое можно было бы просто воспроизвести или отразить, – это действительность, по своей внутренней структуре созданная сознанием и общественным трудом. Но если то, что познано, есть нечто созданное и, следовательно, представляет уже опосредствованную определенную реальными абстракциями действительность, то процесс познания не обращается к чему-то, что ему абсолютно чуждо, а состоит всегда в предвосхищении того, что еще не стало действительностью.
В самом деле, таким путем сознание, которое не были уже заранее организовано аппаратами отражения, всегда связано с моментом, который соответствует объекту и в то же время активно его реорганизует. Говорить об отражении или воспроизведении в связи с этим крайне активным, организующим, эффективным и предваряющим процессом можно лишь при условии полного раскрытия значения названных выше метафор. Действительно, позитивизм взял на себя задачу простого воспроизведения овеществленных социальных отношений и эвентуального определения их законов. Метафора об отражении получила свое критическое и сущностное содержание в тот период, когда господствующая идеология определялась идеалистическим умонастроением; в эпоху же позитивизма эта метафора выступает обычно в функции оправдания. Ведь, если исходить из предпосылки, что «сущность» и «явление» не идентичны и, следовательно, наука необходима, работа познания состоит в основном в активном определении противоречий, которые только таким образом приходят в движение. В этом смысле истина не есть уже, как гласит традиционная дефиниция, (простое соответствие концепции объекту), а представляет собой нечто, что должно быть произведено, процесс, в котором выделены и высветлены те измерения объекта, которые еще не стали реальностью. Содержание реальности тенденций гораздо богаче реальности фактов.
Упорство, с которым продолжают путать гносеологическую функцию теории отражения с функцией познавательной, не оправдано ни теорией Маркса, ни теорией Энгельса, но зато отвечает очевидным потребностям легитимации, которая имеет своей целью сохранение функций господства или же направлена против капиталистических ситуаций; с помощью этой легитимации нельзя по-настоящему мобилизовать революционный потенциал. Во всяком случае, некоторые симптомы свидетельствуют, что начинают отказываться от стремления к легитимации (пример тому – работы некоторых авторов в Германской Демократической Республике). Постепенно положение об отражении сводится к чистой метафоре, поскольку все, что касается состояния истинного познания, противоречит концепции отражения. У позднего Энгельса теории отражения отведена совершенно определенная задача – лишить декадентские формы немецкого идеализма всякой возможности присвоить себе звание науки, с тем чтобы вновь объединиться со старой метафизикой и религиозными идеями, а также еще раз скрыть динамические и материальные законы общества. Энгельс формулирует это требование в качестве максимы, призывающей не доверять любым идеям, которые отрываются от материального мира.