Верно, что проблематика бюрократии знакома также Марксу и Энгельсу, но они ограничивают концепцию бюрократии категорией государственных служащих, понимаемой как искусственная сила, существующая рядом с реальными производительными классами общества. Они объясняют бюрократизм государственной централизацией, в которой нуждается господствующий класс для создания единого рынка, финансовой и юридической системы и не в последнюю очередь для подавления трудящихся классов [65]. Соотношение между экономической базой и государственной бюрократией имеет, по их мнению, два аспекта: с одной стороны, разделение и рационализация административной деятельности превратили бюрократию в дифференцированный аппарат, соответствующий разделению труда, характерному для всего общества; с другой стороны, в пределах, в которых накопление капитала развивает классовые контрасты, вместе с государственной властью и бюрократия все больше приобретает характер общественной силы для подавления рабочего класса, машины для классового господства [66].
И в этом смысле анализ и методологические разработки по проблеме бюрократии, которые оставили после себя Маркс и Энгельс, хотя и ограничены существовавшей тогда господствующей системой, являются необходимыми элементами материалистической критики бюрократизации классовых отношений и идут дальше того, что позднее Макс Вебер фетишизировал в образе судьбы современного человечества, «клетки рабства». Но не случайно консерватор по убеждениям Макс Вебер ухватил именно эти тенденции социал-демократии, которые привели к интеграции партии в существующее буржуазное общество и на которые ни один из марксистских теоретиков своего времени не указал столь прозорливо и определенно.
«Сегодня социал-демократия открыто склоняется к превращению в мощную бюрократическую машину, дающую работу несметной армии функционеров, в государство в государстве. Как государство, так и социал-демократия знакомы уже в деталях с противоречиями между министрами, главами государств и представителями округов – функционерами партии, с одной стороны, и бургомистрами – профсоюзными функционерами и председателями потребительских кооперативов, с другой» [67].
Эта армия функционеров и индивидов, зависящих от партии, преследует в процессе своей деятельности и сугубо материальные интересы, что позволило Максу Веберу – к огромному удовлетворению его слушателей из « » («Общества социальной политики») – прийти к следующему ироническому заключению, которое, без сомнения, будет подтверждено историческим опытом:
«Таким образом, если смотреть дальше, то не социал-демократия завоевывает… города или государство, а, напротив, государство завоевывает партию. И я не вижу, какую это может представлять опасность для буржуазного общества как такового» [68].
Мотивы систематического порядка приводят Энгельса к противоречивым результатам: в своем анализе современной ему обстановки он с большой точностью вычленил динамические тенденции, но в то же время и остался жертвой идеалистических иллюзий в своих прогнозах о завоевании власти пролетариатом и о влиянии государства на пролетарские партии. Эти мотивы заключаются в исторически обусловленной развития критики политической экономии капитала и политической экономии рабочей силы, которые стоят в центре теории революции. Эта часть марксизма, конечно же, включена в теоретическую программу Маркса и Энгельса, которые, однако, не сочли необходимым более аналитически и дифференцированно исследовать структуру и движение рабочей силы, поскольку в те времена средняя рабочая сила никогда не выходила в более или менее значительных размерах за рамки самого элементарного уровня жизни. Сегодня, напротив, проблема становится жгуче актуальной, поскольку политические последствия этого теоретического упущения, этой исторической ограниченности, которую движение не поняло и тем более не преодолело, стали очевидными для всех.
Даже поздний Энгельс, который, возвращаясь к незаконченным программам, обычно проявляет большую проницательность при их разработке в своих отдельных трудах, не считает последствия приложения к тому же революционному классу материалистического понимания истории и закона стоимости причиной искажения сознания, проявляющегося в фетишизации товара и производительности. Было бы несправедливо утверждать, что у Маркса и Энгельса имелись иллюзии о замедленности, опасностях срывов и попятных движениях в процессе самовоспитания материального субъекта социальной и политической революции. Напротив, они достаточно быстро указали на элементы, способные постоянно угрожать процессу политического формирования пролетариата: конкуренцию, раскол рабочего класса на фракции (например, образование рабочей аристократии), наконец, идеологическое влияние врагов трудящихся классов. Тем не менее эти положения не были систематически разработаны Марксом и Энгельсом в их теории общества.