Подобное утверждение, как бы его ни оценивать, наилучшим образом передает атмосферу духовной раскрепощенности периода становления русской социал-демократии, не боявшейся самокритики. Проследим далее за мыслью Аксельрода:
«Да, наша партия исторически сложилась, в силу всей совокупности условий своего возникновения и развития, в организацию революционной интеллигенции и до сих пор сохраняет еще этот характер. Против этого выставляется тот факт, что рабочие численно преобладают в нашей организации. Но подавляющее большинство только в самое последнее время вступило в нее или, вернее, допущено или принято в организацию – притом чуть не чаще всего из фрикционных расчетов. И масса принятых в ее среду пролетариев до сих пор является в партии чем-то вроде сословия плебеев, между тем как интеллигенция играет роль аристократии, сословия патрициев, управляющего внутренними и внешними делами нашего партийного государства, опекающего его плебейские низы от всяких тлетворных влияний извне»[133].
До сих пор партия русской социал-демократии переживала подготовительный период, прежде чем обрести наконец свое подлинное классовое лицо. Это была сложная и даже опасная обстановка, напоминавшая Аксельроду эпоху народничества. И здесь Аксельрод проводит синтетический анализ сущности народнической интеллигенции, который благодаря своей тонкости и значению заслуживает того, чтобы привести его целиком:
«B начале 70-х годов революционная интеллигенция провозгласила народ (крестьянство) единственной силой, способной совершить социальную революцию, себя же она считала годной лишь на то, чтобы помочь ему организоваться и служить как бы в роли орудия истории для его возвышения. „Народ – все, интеллигенция же – сама по себе – ничто“. И только слившись с ним, растворившись в нем, она выполнит действительно серьезную и плодотворную историческую миссию. В этом состоял символ веры революционной интеллигенции 70-х годов. А к концу этого и началу следующего десятилетия отношение ее к революционной самодеятельности народа и своей собственной исторической роли изменилось радикальным образом в обратном смысле. „Народ“ в роли активного революционного фактора появится на исторической сцене лишь после того, как интеллигенция совершит политическую революцию. И вместо революционного обоготворения народа она начала обожать самое себя и свою собственную интеллигентскую партию как социальную силу, непосредственно представляющую интересы народа и исторически призванную своей организацией и своими героическими подвигами заменить его собственную – по крайней мере до падения абсолютизма – организованную самодеятельность. Подобная же эволюция, разумеется, только в некоторых отношениях замечается и в наших рядах»[134].
Актом прозорливости и смелости, который впоследствии будет казаться немыслимым, станет заявление Аксельрода о том, что аналогичный процесс протекает и внутри социал-демократической партии, только в начальный период бессознательно: первые русские социал-демократы сумели создать организацию в момент, когда пролетариат мог взять на себя роль лишь пассивного объекта революционного влияния интеллигенции, но они понимали также и то, что речь шла о переходном периоде. Теперь этот переходный период чересчур затянулся, о чем свидетельствует революционное движение масс. Следовательно, речь должна идти о переходе к новой фазе в организации партии путем борьбы с процессом, аналогичным тому, который проиллюстрировал Аксельрод на примере народничества. Однако, считает Аксельрод, в рядах партии
«начала распространяться и укореняться иллюзия ее тождественности с классовой пролетарской организацией передовых стран Запада. Узко организационный патриотизм и консерватизм приобрели большую власть над массой с.-д. интеллигенции, для которой сохранение нашей исторически сложившейся конкретной партийной организации стало своего рода самодовлеющей целью, идеализация же пролетариата и его будущей классовой политической организации уступила место самоидеализации нашей партийной интеллигенции, как исторического носителя социалистической сознательности и принципиальности, и идеализации нашей интеллигентской или полуинтеллигентской [партии] как настоящей классовой партии непосредственно самих рабочих масс»[135].