Ничто не могло носить более антибольшевистский характер, нежели эта полемика, направленная против того, что Аксельрод называет «партийным патриотизмом», и не случайно эта позиция Аксельрода подвергнется таким яростным атакам. Аксельрод заканчивает свое выступление еще более суровым приговором, который ставит под сомнение эффективность «рабочего съезда» для выхода из создавшегося положения – если партия не сделает всего необходимого для того, чтобы поднять дух инициативы и самостоятельности масс.
«Наша партия из организации, развивающей и стремящейся развивать классовую самодеятельность пролетариата, превратится в силу консервативную, непосредственно мешающую его политическому развитию, самим фактом своего существования задерживающую это развитие»[136].
С другой стороны, превращение партии в «классовую организацию рабочих масс» может быть не прямым результатом «рабочего съезда», а только следствием «целого исторического процесса, в котором передовые слои пролетариата должны играть роль не объекта, а субъекта, сознательно работающего над сплочением своего класса в сознательную политическую силу»[137].
Естественно, сторонники «рабочего съезда» не могли забыть и о Советах и об отношении к ним большевиков, выработанном ими в начальный период. Мартов говорит:
«Наступили октябрьские дни. Стачка в Петербурге наставила перед массами вопрос: что делать? Меньшевики сейчас же дали ответ: выбрать Совет рабочих депутатов. И таково уж было сложившееся мнение меньшевиков по всей России об этом вопросе, что вслед за Петербургом Советы создались в свыше чем 30 городах России. Вы знаете, что большевики сначала повели войну против Советов, потом пошли за меньшевиками»[138].
И в другом своем выступлении, обращаясь к большевикам, повторяет:
«Вы пойдете в Советы только тогда, когда вас потащат „ваши“ рабочие, как они вас, против вашей воли, затащили в Петербургский Совет рабочих депутатов после того, как вы долго упирались, обвиняя нас в стремлении погубить партию организацией и поддержкой Совета»[139].
Дан также, напомнив о меньшевистской идее «революционного самоуправления», предостерегает:
«Под сенью этой идеи зародились Советы рабочих депутатов. Вы боролись против их возникновения, но они стали фактом, и вы вынуждены снова были отступить. Вы боролись против беспартийности Советов рабочих депутатов, вы требовали от них присяги на верность партийной программе и снова должны были отступить, и теперь уже беспартийные рабочие организации включены в вашу резолюцию»[140].
Мы могли бы закончить следующими словами Мартова:
«Но можно ли делать из фактов, всем нам известных, тот вывод, что „беспартийные организации“ годны лишь в моменты „непосредственного выступления“, в промежутки же между этими моментами, столь частые в нашей революции, мы должны противодействовать таким организационным попыткам. Так думают большевики. Мы не так думаем. Для нас организационное творчество масс, пытающихся активно работать над делом своего освобождения, – не зло, с которым приходится лишь мириться ради успехов революции. Для нас, скорее, неизбежное зло то, что в периоды „органического развития“ класс вынужден условиями своего рабского существования „передоверять“ заботу о своих политических интересах своему авангарду. Для нас рабочее движение не есть стихия, которую мы, революционеры, хотим лишь „использовать“ для разрушения крепостнического государства, для завоевания республики… Данная партийная форма никогда не может быть фетишем для революционного социал-демократа»[141].
Дан, описывая историю формирования большевизма, замечает, что вслед за победой большевиков на Лондонском съезде партия, «будучи официально большевистской по своей политической линии, стала для большевиков объектом „использования“, как и любой политический или рабочий институт». Следовательно,
«политика большевизма стала „заговорщической“ по двум направлениям: по отношению к проблемам общеполитического порядка и по отношению к самой партии; деятельность „большевистского центра“, воплощавшая в себе идею узкого круга „одержимых революционеров“, была законспирирована тщательным образом не только от государственной полиции, но и от партии и членов Центрального Комитета, „большевистского“ по своему политическому направлению. Это было логическим завершением той организационно-политической линии, начало которой было положено еще книгой Ленина „Что делать?“. Но это также явилось источником того абсолютного господства непосредственной „функциональности“ в выборе средств борьбы (наряду с безграничной преданностью коллективу собственной фракции, с неиссякаемой энергией при достижении поставленной цели, со строжайшей дисциплиной, с беспрекословным подчинением всем директивам „сверху“ и другими „динамическими“ чертами, воспитанными в большевизме всей историей его происхождения и развития), которое стало составной частью политико-психологической физиономии большевизма и была им же самим распространена также на руководящие круги международного коммунизма».