Возможна ли в XX веке война по воле народа, который стремится к собственному национальному единству? Заслугой Жореса является то, что он не уклонялся от этого вопроса. Марксисты, считавшие, что этот вопрос решен, все же продолжали его разрабатывать. Для Жореса первостепенное значение мира коренится во все глубже осознаваемой ценности европейской цивилизации, обогащенной всеми составляющими ее культурами и опирающейся на «великие народы Европы». Таким образом, он подходит к тем же выводам, что и Энгельс с Каутским: даже если «национальные соображения брали верх над планами правительств» в прошлом, например в период объединения Германии и Италии, то эта эпоха уже прошла и наступило время лишь капиталистических войн[1077]. Жорес возвращался к этой теме неоднократно, особенно во время первой Балканской войны. «Эра великих национальных войн закончена»[1078], европейская цивилизация достигла такого уровня, когда «глубоко скрытая сила вековых инстинктов» не может вылиться в крупные конфликты. Те же балканские народы, которые из-за этнической и религиозной неразберихи практически находятся в том же состоянии, что и в прошлом, могут рассчитывать на будущее лишь в рамках федерации, упоминаемой в программе балканских социалистов. Только «капиталистическая конкуренция» заставила Италию напасть на Триполитанию, начать войну, которая сделала возможными конфликты внешненационального характера, терзающие теперь Юго-Восточную Европу. Мелкие политические партии на Балканах шли еще дальше и развенчивали «кровавый идеал национальностей»[1079].
Понятие оборонительной войны для этих социалистов уже не могло иметь никакого значения. По-иному шли дела на Западе, где ни французский, ни немецкий пролетариат, ни даже социалистические партии не испытывали влияния иностранного засилья. Поэтому самая настоящая дискуссия на эти темы еще только начинается. В Штутгарте никто не присоединился к предложению Бебеля по этому пункту, и второй параграф резолюции Вайяна – Жореса, по которому было достигнуто почти полное единство в СФИО[1080], выпал из хода дискуссии и из заключительной революции. Этот параграф напоминал о долге рабочего класса перед своей нацией, независимость которой оказывалась под угрозой, а также о том, что надо противостоять этой опасности, и призывал трудящихся других стран оказывать помощь в борьбе против нее. Молчание конгресса говорит о его замешательстве. Выходит, что капиталистическая война, видимо, может быть и оборонительной? Какой же смысл имеет для марксистов подобный вопрос? Полемика по этому вопросу развертывается в сентябре 1907 года на Эссенском съезде в Германии, а не во Франции, где ортодоксальное течение во главе с Гедом не делало тайны из того, что полностью согласно с вариантом текста, выработанным друзьями Вайяна.
Отправным пунктом стало заявление Носке в рейхстаге, где говорилось о том, что «немецкий народ в своей целостности проявляет интерес к военным организациям для защиты нашей родины»[1081]. Было ли это формой неолассальянства[1082] или речь попросту шла о многозначительной реакции на интеграцию партийной фракции в государстве? Бебель выступил в защиту Носке, использовав положение о различии между оборонительной и агрессивной войнами, сформулированное на конгрессе. Но многие выступили против. Друг Бернштейна пацифист Курт Эйснер заявил, что эти соображения опасны и объективно увеличивают международную напряженность. Принципиально против был и Каутский, чье беспокойство, касающееся теоретической области, чувствовалось еще в Штутгарте; он не признавал никакого марксистского содержания в понятии оборонительной войны, считая, что если уж делать выбор, то только в интересах пролетариата[1083]. Была также политическая оппозиция левого крыла партии. Пауль Ленш и – менее явно – Георг Ледебур, исходя из реальной обстановки в мире, утверждали, что она не позволяет оправдывать никакую войну. Но дискуссия так и не привела к окончательным выводам: немецкие социалисты просто отказались дать разъяснения по основному пункту.
Тем не менее дискуссия показала, что трудности были как теоретического, так и политического порядка. Необходимо было отдать себе отчет в опасностях войны, выходящих за рамки конкретного международного положения, чтобы учесть их по возможности в коллективной классовой политике. Необходимо было также охарактеризовать природу и тенденции новых противоречий между капиталистическими державами и определить вытекавшие отсюда последствия. Дать такой анализ попытался Каутский в 1909 году в своей книге «Путь к власти»[1084]. Эта книга, о которой Ленин позже окажет, что в ней в последний раз проявились достоинства Каутского, вызвала беспокойство в партии. Ссылаясь на возможность обвинений партии в нарушении законов, руководство потребовало внести в книгу некоторые изменения и добилось этого, вызвав очень сильное раздражение левых. Как бы то ни было, Каутский в своей книге возвращался к тематике статей в «Нойе цайт» и значительно дополнял их. В тех статьях он выступал против тезисов Макса Мауренбрехера о возможности мирного перехода к социализму. По его мнению, в начале XX века перспектива, открывшаяся перед рабочим движением, характеризовалась возросшей напряженностью и великими революционными битвами[1085], имевшими большие шансы вылиться в войну. Хотя она маловероятна, но ее нельзя считать невозможной, и тогда именно рабочий класс сможет больше, чем кто бы то ни было, смотреть с уверенностью на ее исход. С тех пор как в 1891 году Энгельс выразил опасение, что война может привести к преждевременной революции, произошло довольно много изменений: численность, организация, моральное и идеологическое превосходство пролетариата уже настолько возросли, что «нельзя уже говорить о преждевременной революции, если пролетариат впитал в себя из существующей государственной основы всю ту силу, которую оттуда можно было извлечь, если перестройка этой основы стала необходимым условием для его дальнейшего подъема»[1086]. Хотя Каутский и предвидел революционный исход империалистической войны, правда, несколько фатально истолковывая объективные условия для этого, в своем выступлении он решительно порывал не только с правыми социал-демократами и с «леностью»[1087] Бебеля и центра, но и с «цивилизаторской» ориентацией Жореса и английским пацифизмом. Поскольку новый век рождался из империалистической политики, то теперь уже надо было не рассуждать об оборонительном характере новой войны, а любой ценой способствовать росту морального авторитета международной социалистической партии, чтобы она превратилась в единственную нерушимую силу в обстановке всеобщего хаоса.
1079
См.: «Манифест» социалистов Турции и Балкан: «Bulletin périodique du Bsi», № 9, p. 5 – 7. Бюллетень отредактирован Раковским по поручению МСБ.
1081
«Stenographische Berichte der XI. Legislaturperiode», p. 1098 – 1101. – In:
1082
Через несколько лет анализ этого явления будет опубликован в работе:
1083
Ленин придерживался тех же принципов, когда 5 апреля (23 марта) 1905 года писал в газете «Вперед»: «…несомненный факт наглядно показывает нам, как даже такой „простой“ и ясный вопрос, как вопрос о войне и мире, не может быть правильно поставлен, если упускается из виду классовый антагонизм современного общества, если упускается из виду, что буржуазия при всех и всяких ее выступлениях, как бы демократичны и гуманитарны они ни казались, оберегает прежде всего и больше всего интересы своего класса, интересы „социального мира“, т.е. интересы подавления и обезоружения всех угнетенных классов… Пролетариат борется и всегда будет неуклонно бороться против войны, не забывая, однако, ни на минуту, что уничтожение войн возможно лишь наряду с полным уничтожением деления общества на классы, что при сохранении классового господства нельзя оценивать войны с одной только демократически сентиментальной точки зрения, что при войне между эксплуататорскими нациями необходимо различать роль прогрессивной и реакционной буржуазии той или иной нации» (
1084
1087
Эту «леность» Каутский объясняет в письме к Гаазе от 19 февраля 1909 года возрастом Бебеля («Le chemin du pouvoir», p. 179).