Было бы, разумеется, неправильным сделать вывод, будто бы Богданов не верил в необходимость завоевания пролетариатом власти и перехода средств производства в руки рабочего класса[228]: для него революция, как и социализация собственности, – необходимая предпосылка для создания коллективистско-коммунистического общества. Однако революция вовсе не изменит участи рабочих или изменит ее в незначительной степени, если они не смогут сами решать собственную судьбу и доверят ее «властям», чуждым классу. В этом смысле, по его теории революции, классовая борьба не считается безусловно единственным решающим фактором пролетарского сознания, выдающаяся же «революционная» роль придается «пролетарской культуре», как мы это освещали выше.
Активистская, волюнтаристская черта философии Богданова – который стремится порвать с детерминизмом, метафизичностью материализма «ортодоксальных» марксистов – непосредственно связана с определением сущности большевизма, которое содержится в его политических и программных трудах: большевизм есть организация, сознание пролетариата и воля революции. Приобретает значение тот факт, что Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» не вникает в сущность политико-революционной программы Богданова, его интерпретации большевизма. Фактически ленинская политическая теория базируется на организационной, сознательной и волюнтаристской концепции большевизма. По некоторым аспектам его политическая практика гораздо ближе к активизму и волюнтаризму Богданова, чем к детерминизму Плеханова. Ленин сознательно избегает политических дебатов по этому вопросу. Отвечая Богданову, он прибегает к «ортодоксии», к детерминистскому материализму Энгельса и пользуется почти той же философской аргументацией, что и Плеханов, включая догматическую критику последнего в адрес Богданова с самого начала выхода в свет его произведений.
Таким образом, Ленин как бы оставляет за собой возможность опровергнуть утверждение Плеханова, будто ревизионизм Богданова есть подлинно большевистская философия и большевики выкраивали свой бланкизм из ереси Маха, тем более что, по мнению самого Плеханова, лишь меньшевики были подлинными наследниками ортодоксального марксизма. Кроме того, специфика сложной политической ситуации внутри партии позволяла Ленину по тактическим соображениям утверждать, что его борьба против «левых ликвидаторов» в рядах партии должна рассматриваться в том же плане, что и борьба Плеханова против «правых ликвидаторов» в среде меньшевиков. «Материализм и эмпириокритицизм» может быть понят лишь на фоне этого приравнивания философии Богданова к большевизму, чем впервые занялись меньшевики, а в числе критиков Богданова выделялись наряду с Плехановым А.М. Деборин и Л.И. Аксельрод (Ортодокс); при этом нас не должен вводить в заблуждение тот почти парадоксальный факт, что влияние эмпириокритицизма распространилось также и среди меньшевиков. Сам Богданов видел в «Материализме и эмпириокритицизме» попытку Ленина подать себя в философском плане, в отношении «истинной ортодоксальности», в качестве «верного ученика Плеханова»[229]. Превращение Лениным диалектики в религию и метафизику[230] есть, по мнению Богданова, не что иное, как продукт авторитарного, статичного, а следовательно, «религиозного» мышления, «национальной материалистической школы», т.е. специфики «русского марксизма». До опубликования «Материализма и эмпириокритицизма» эту «школу» представлял почти исключительно Плеханов. Богдановская критика застоя в марксизме, содержащаяся в его работе «Приключение одной философской школы» (1908), направлена исключительно против Плеханова. Но отныне и впредь рядом с последним почти на одном уровне с ним ставится Ленин, о котором Богданов [иронически] говорит: «Не знаю, к какой фракции русских марксистов принадлежит В. Ильин»[231].