Павел Аксельрод, который вместе с Плехановым положил начало марксизму в России, возглавлял умеренное крыло меньшевистской партии, настроенное менее антибольшевистски, нежели Плеханов и меньшевики-«оборонцы» (Потресов, Владимир Левицкий, Марк Либер). Он считал в одинаковой мере бессмысленными и аморальными и призывы к вооруженному восстанию, и политику Мартова и меньшевиков (поиск компромисса с большевиками). Будучи основным эмиссаром меньшевиков в их бесплодных попытках мобилизовать общественное мнение социалистически настроенной Европы для «социалистического осуждения» большевистского террора и преследования социалистических партий в Советской России[57], Аксельрод не мог ограничиться лишь обвинением большевистского строя в «контрреволюционности». В течение многих лет он продолжал исследовать и комментировать его деятельность, и этот постоянный анализ с вытекающими из него обвинениями большевизма не следует замалчивать. В отличие от своих соратников-меньшевиков Аксельрод не проявлял особого интереса к социальной основе или исторической роли большевизма. С его точки зрения, наибольшее значение имела конспиративная техника и организационный метод, принятые «якобинским» меньшинством для узурпирования власти. По его мнению, большевики-ленинцы использовали здесь свой опыт, накопленный в период «предреволюционной тренировки» в ходе неоднократных попыток установить контроль над Российской социал-демократической партией, который они в ходе и после Октябрьской революции распространили на более «широкие сферы» русского общества.
Готовясь к Октябрьской революции[58], большевики поставили перед собой единственную цель – завоевать «монополию власти для собственной партии»; они были уверены, что это послужит «факелом, который разожжет огонь социальной революции на Западе»[59]. Если бы их руководство действительно стремилось решить проблемы России – обеспечить мир, провести аграрную реформу и образовать демократическое революционное правительство, о чем они претенциозно заявляли в своих «вводящих в заблуждение демагогических выступлениях», они бы нашли, утверждал Аксельрод, добровольных союзников в социалистическом большинстве Демократического Совещания, в «Предпарламенте» и в Учредительном собрании. Однако их военная хитрость в октябре имела единственной целью предотвращение широкой социалистической коалиции подобного типа[60], а возникший на этой основе строй был не чем иным, как «преторианской диктатурой небольшой группки, руководимой Лениным и Троцким», которая создала себе опору в массах, опираясь на примитивные инстинкты и ненависть бедных к богатым, к живущим в достатке и образованным людям[61]. Поэтому, по его мнению, к преступлениям ленинцев против социал-демократии после 1903 года и в ходе всей борьбы между большевиками и меньшевиками теперь добавлялось еще одно, и притом более тяжкое преступление, против одного из главных принципов русского марксизма, отвергавшего как «утопию» прыжок России в социализм; это преступление состояло в том, что большевики узурпировали власть ради придуманной ими цели немедленного установления коммунистического строя в экономически отсталой России в эпоху, когда в развитых странах еще преобладал капитализм[62]. Этот самонадеянный скачок закончился «безжалостной контрреволюцией», и потому, согласно Аксельроду, было бы «истинным богохульством» со стороны социалистов сравнивать «деспотический режим народных комиссаров» с Парижской Коммуной 1871 года или с правительством якобинцев 1793 года и к тому же приписывать им заслугу «впервые в истории пролетариата захватить государственную власть». В действительности все это было скорее похоже на преступление Герострата, совершенное, однако, для того, чтобы «попасть в историю под марксистским знаменем» путем манипуляции пролетарскими массами и армией, перешедшей на сторону революции[63].
57
См.:
58
Herostraten. Die russische Revolution und die sozialistische Internationale: aus dem Literarischen Nachlass von Paul Axelrod. Jena, s.d., S. 140, 152.