Однако в этих странах, добавлял Бухарин, имея в виду отсталые и колониальные страны, в которых еще сохранялись сильные пережитки феодализма, крестьяне играли основную роль в революционном процессе. Эта схема проникновения капитализма в деревню повторяла ту, что разработал Ленин еще до 1917 года[50]. Развитие капитализма, согласно мысли вождя большевиков, имело тенденцию к разрушению экономических форм, принадлежавших к иным способам производства, которые, сопротивлялись этому разрушающему воздействию и считались, в общем, пережитками феодализма. Другими словами, не выделялись связи различных способов производства, в которых капитализм как доминирующая сила обеспечивал расширенное производство, сохраняя экономические формы, которые ему не были свойственны. В этом плане большое значение как для Ленина, так и для Бухарина имело общее расширение товарной экономики как средства разрушения и преобразования некапиталистических способов производства. Даже там, где проникновение капитализма в деревню не разрушало до конца феодальную собственность, классовая принадлежность мелких крестьян-собственников к сельской буржуазии определялась их связями с рынком.
Хотя эта часть доклада не имела большого значения, она говорила не только о преемственности между ленинской разработкой этого вопроса и разработкой Бухарина, но и показывала место политики при определении характера союза между двумя совершенно разными классами, не говоря уже о том, с каким успехом при анализе проникновения капитализма в деревню применяли эту схему коммунистические партии и после Коминтерна.
6. Коминтерн и аграрный вопрос в конце 20-х годов
После смерти Ленина, вспоминал Бухарин на Исполкоме 1925 года, в Интернационале стало модным называться ленинцами. Вскоре появилась масса ленинизмов, более или менее известных, но всех их объединяло одно – антитроцкизм. Самым важным, объявлявшим себя самым верным истолкователем ленинской мысли, был официальный ленинизм руководящей большевистской группы, которая в тот период объединялась вокруг Зиновьева, Бухарина и Сталина, а позднее раскололась. Ставкой в этой игре было, конечно, завоевание власти внутри партии, и столкновения происходили по вопросам о путях построения социализма в Советском Союзе. В этом контексте вопрос о союзе рабочих с крестьянами представлялся одним из важнейших в политической борьбе против Троцкого. Атака на Преображенского в конце 1924 года, то есть бухаринское выступление против теории «первоначального социалистического накопления» в момент перемирия в отношениях между рабочими и крестьянами и нового равновесия после «кризиса ножниц цен», в основном имела целью подавить сопротивление троцкистов, обвинявшихся в том, что они не учитывали в должной мере роли крестьянства в революционном процессе. Но единство антитроцкистского фронта было лишь кажущимся и основывалось, как пишет Карр, на неясности. Неясно было, какой социальный слой в деревне действительно выигрывал от политики Советского государства. В 1925 году это противоречие стало явным и привело к расколу антитроцкистского фронта: с одной стороны оказались Бухарин и Сталин, с другой – Зиновьев и Каменев[51].
Интернационал просто принял к сведению эту дискуссию и пассивно отметил такие столкновения внутри РКП(б). Это отношение конформистской покорности, которое определялось также и спадом революционной борьбы в Европе, на самом деле означало шаг вперед на пути к потере самостоятельности в сталинский период. Несмотря на объективное значение крестьянского вопроса, как это было видно на примере России, секции Коминтерна и в дальнейшем не обращали на него особого внимания. Не изменил этого отношения и возросший в те годы интерес к революционному движению в колониальных странах. За исключением II конгресса и Исполкома 1925 года, аграрный вопрос никогда не занимал особо заметного места в работе Коминтерна. Игнорирование реального крестьянства и отдаленность от него, незнание крестьянских дел, преувеличенно «увриеристское» отношение к классовой борьбе в деревне, теоретические постановки, зачастую оторванные от анализа реальных процессов, – вот только некоторые элементы, способные объяснить подобные недостатки. Были также и мотивы более конъюнктурного характера. Они появились после 1925 – 1926 годов и в основном были связаны с борьбой внутри большевистской партии, которая после победы Сталина привела к тому, что глубокая дискуссия по этому вопросу вообще прекратилась. Не хватало времени, чтобы какая-то иная концепция рабоче-крестьянского союза оформилась и чтобы она не была привилегией кого-либо из руководителей Интернационала. Поворот к насильственной коллективизации привел к тому, что не сформировались такие отношения между городом и деревней, которые отличались бы от отношений периода военного коммунизма. Но это произошло потому, что новая политическая стратегия, намеченная Лениным, а потом Бухариным, из-за недостатка времени не смогла быть усвоена партией и ее увриеристски настроенными кадрами. И именно поэтому появилась возможность ее двусмысленного истолкования. При такой политике в основном отдавалось предпочтение политической стороне дела, то есть время от времени практически давались ответы на вопросы, возникавшие после Октября. В результате этого все более увеличивался разрыв между самим аграрным вопросом как теоретическим понятием, которое осталось неизменным, и поисками политических решений различных проблем, которые ставила деревня. Недостаточно было просто понять, что для победоносной революции предпочтительнее был нэповский образец, а не военный коммунизм. Как писал Беттельхейм, необходимо было объяснить, был ли военный коммунизм ошибочным в теоретическом плане или же в связи со спецификой условий, в которых происходила русская революция. Во всяком случае, прекращение этой дискуссии оказало отрицательное влияние на и без того хрупкие теоретические разработки Интернационала, которому так и не удалось в достаточно глубокой степени обосновать свой план деятельности в деревне.
51
См.: