Однако такого рода подход предполагает один вопрос: с политическим определением уровней заработной платы «рабочая сила продолжает еще оставаться товаром или уже перестает быть им»[575]? В самом деле, если рабочая сила по-прежнему является товаром, то она продолжает подчиняться правилам ценообразования на рынке [труда] и критериям образования стоимости в соответствии с логикой затрат на воспроизводство. Разумеется, эти моменты также испытывают на себе влияние политических факторов, однако товарный характер рабочей силы в конечном счете препятствует полному и прочному утверждению политического принципа. В послевоенные годы, кстати, это было подтверждено тенденциями к неприятию «политизации» заработной платы, происшедшей во время войны: living wage так и не смогла устоять против economic wage. Как бы то ни было, Хайнц Потхофф, будучи последовательным, объясняет, что трудовой договор – это уже не договор о продаже (или аренде) рабочей силы как товара и что главная задача профсоюзов – бороться за ликвидацию товарного характера экономики вообще[576]. Ляйхтер также достаточно последователен, чтобы выводить возможность политического предопределения заработной платы из «монополизации рабочей силы» – с той предполагаемой предпосылкой, что монополия способна нейтрализовать действие закона стоимости[577]. На этом пункте следует остановиться более подробно.
В самом деле, у тезиса о возможности устанавливать уровни заработной платы политическим путем есть еще один аспект. Даже если мы будем исходить из предпосылки, что уровни заработной платы уже не определяются законом стоимости, все же одновременно предполагается, что «самостоятельность политической власти (в сфере распределения доходов. – Э.А.) не доходит до того, чтобы акты ее вмешательства в экономику не отражались и на процессе производства»[578]. Отделение производства от обращения оказывается, таким образом, односторонним: государство пользуется широкой самостоятельностью (в распределении), но, с другой стороны, исходит из предположения, что оно все же способно воздействовать на производство и накопление посредством политики распределения[579]. Действительно, на основании представления о неантагонистическом характере заработной платы целый ряд теоретиков – таких, как Тарнов, Массар, Маршак, Эмиль Ледерер, Отто Ляйхтер и другие, – приходят к выводу о том, что предприниматели могли бы быть сами заинтересованы в повышении заработной платы. По их мнению, более высокие уровни заработной платы увеличили бы покупательную способность национального рынка, и, следовательно, у предпринимателей было бы больше возможностей сбывать свою продукцию и получать бóльшую прибыль. Отто Ляйхтер пишет даже:
«Само капиталистическое развитие все больше требует солидарности интересов (которая ныне, конечно, пока наталкивается на препятствие в виде капиталистических классовых противоречий), а также расширения и обновления структуры покупательной способности широких масс населения. Но, таким образом, тот самый механизм оппозиции, который служил движущей пружиной нормального капиталистического развития, оказывается если не устраненным, то все же ослабленным в решающей степени. С новейшими успехами развития все более отчетливо вырисовывается новый закон – закон солидарного планомерного распределения»[580].
Поразительно, конечно, что эти слова были написаны в самый разгар мирового экономического кризиса, особенно если вспомнить, что правительства тогда – повинуясь тиранической власти платежного баланса[581] – зачастую не только прибегали к сокращению реальной заработной платы, но и резко сужали политические пределы парламентской демократии. Однако в них выразилась незыблемая вера в возможность управлять экономическим развитием, в том числе и с помощью заработной платы. Ведь как бы то ни было, а заработная плата означает покупательную способность, между тем как рост покупательной способности питает реальный спрос. И Тарнов считал возможным уже в 1929 году заявить:
579
По этому вопросу мы также встречаемся сегодня с аналогичными доводами. Например, дискуссии об альтернативной экономической политике тоже исходят из предположения о том, что объем реального спроса может быть увеличен при посредстве распределения: тем самым благотворное воздействие было бы оказано и на занятость. В сущности, подобные рассуждения представляют собой лишь варианты тех причинно-следственных цепей, которые были выведены Кейнсом: от реального спроса к производству и доходу, а от них – к рынку труда.