Мне думается, наша с Вами задача — достигнуть не непременной краткости, а ясности — через полную доказательность. К тому же в дальнейшем надеюсь убедить Вас в том, что у похищенной концепции не погибла жизненная ее основа. Парадокс, но многое приходится открывать слишком поздно. Остаюсь при самых добрых моих лично Вам пожеланиях
Г. Куницын.
24.XI.1990 г.
Письмо третье
В России есть преимущество девственности почвы. Ее отсталость дает возможность выбора.
Н. Бердяев
Глубокоуважаемая Раиса Павловна!
Уникальная ситуация, когда Г. В. Плеханов и его группа, выступив в русском революционно-освободительном движении от имени марксизма и называя себя русскими «учениками» К. Маркса, одновременно с тем, можно сказать, средь бела дня подменили его концепцию судеб России, — эта ситуация, в сущности, еще мало изучена. Считаю необходимым вновь вернуться к ее содержательной стороне. История имеет то преимущество перед современностью, что в изучении ее возможно «остановленное мгновение». Мы можем, изучая ход событий, «остановить» любой исторический период. И — путешествуем по историческому пространству, словно в «машине времени». В противном случае историю познать было бы нельзя.
Я заметил, что Вы отвергаете сослагательное наклонение не только по отношению к свершившимся событиям (в этом-то Вы правы), но фактически отбрасываете его и в процессе самого изучения (а это вряд ли справедливо). Отрицаются в таком случае не только альтернативность самих событий, но и вариации самой познающей их мысли.
Между тем не только есть другое (весьма и весьма близкое к анализируемому) письмо Маркса в редакцию народнического журнала «Отечественные записки» от 1877 г., но и оно впервые опубликовано тоже с большой задержкой только в 1886 г. А в самой России — и вовсе в 1888 г. Но именно потому, что оно было все-таки опубликовано, письмо это произвело на тогдашних революционеров колоссальное впечатление. Несмотря на то что Маркс в нем пока еще не пришел к достигнутой им позже законченности формулировок о России, в этом письме все же очень многое содержится для тех, кто понимал Маркса и был с ним согласен. Народники, разумеется, сделали это письмо своим знаменем, а позже эсеры тоже не могли не опираться на него, ведь содержание его совпадало с позицией их идейных отцов — Герцена и Чернышевского.
А что Плеханов? Он, конечно, «добрался» и до Чернышевского. И до Герцена. И представил их... утопистами. Это же утверждал после и Ленин... Банальный прием в прагматической полемике.
Плеханов и его группа, в сущности, попали в психологическую ловушку истории. Скрывая письмо Маркса к Засулич, они не могли знать, что это не единственный документ, характеризующий его позицию относительно России, а есть и еще. Обнаружение Энгельсом текста неотправленного письма Маркса от ноября 1877 г. (в «Отечественные записки») и передача его в 1884 г. группе «Освобождение труда» невольно и неосознанно поставили эту группу в пикантное положение: упомянутое это другое письмо — даже оно — многих революционеров привело в сильно возбужденное состояние относительно сугубо российских перспектив. А ведь группой Плеханова в это как раз время упорно утаивалось и письмо от 8 марта 1881 г. Именно утаивалось! В нем вообще все главное сказано четко... Но опубликовать его плехановцы так и не решились!
Много затруднений для них принесла бы эта публикация: Учитель — против его самозваных учеников...
А разве не любопытно, с психологической же точки зрения, то, что Плеханов и Засулич, постоянно переписываясь с Энгельсом по делам России, тем не менее и его не поставили в известность о письме Маркса, написанном целых четыре года спустя после письма в «Отечественные записки»... Им нужен был Энгельс тоже другой, не знающий о том, что Маркс дошел до логического конца в оценке решающей роли общины не только в прошлом, но и в перспективах России. Энгельс и без знания о том письме со всей определенностью встал на путь деформации главного («русского») смысла предисловия к «Манифесту» издания 1882 г.
Остается удивляться наивности участников похищения концепции Маркса о России: они, конечно, полагали, что их действия останутся незамеченными. И в самом деле, зачем бы они делали все это, если бы не рассчитывали схоронить, закопать компрометирующую их тайну?
Впрочем, откуда им было тогда знать, что в «Экономических рукописях» Маркса 1857—1859 гг. («первоначальный вариант» «Капитала»), а также в третьем томе «Капитала», да и в «Теориях прибавочной стоимости», тогда еще далеких от публикации, разбирается вовсе не новая для Маркса проблема общинного («азиатского») способа производства, исключенного поздними «учениками» Маркса из его наследия.