Вот где — не будем забывать — впервые в русской политической литературе встречаемся мы с совершенно определенным взглядом, согласно которому судьба России обретает решающую социальную опору уже не в крестьянстве, как ранее, а в рабочем классе — предполагалось, что преимущественно в отечественном, российском, только нарождавшемся пролетариате.
Маркс же исходил из того, что Россия не успеет его создать. Да она и не успела к 1917 году...
Это было усугубляющим шагом даже по сравнению с ошибочными идеями Энгельса, высказанными в 1875 г. в серии статей «Эмигрантская литература» и потом в отдельной его брошюре «О социальном вопросе в России». Если Энгельс, полемизируя с П. Ткачевым (и тогда уже отвергнув саму возможность прихода России к будущему бесклассовому обществу через сельскую коллективистскую общину), утверждал в то же время, что России поможет совершить такой переход только и только пролетарская революция в Западной Европе, то Плеханов, опираясь на положения Энгельса, дополнил их действительно для тогдашней России важными, но, как видим, не оправдавшимися положениями, согласно которым дело не только в том, что революция пролетариата произойдет сначала на Западе (это казалось Плеханову очевидным), сколько в том, что Россия и сама непременно придет (уже не важно когда — до или после победы пролетарской революции в западноевропейских странах) к капитализму, а на этой основе — и к будущему, обязательно послекапиталистическому социализму. Поскольку Россия после реформы 1861 г. неотвратимо вступила на тот путь, по которому давно уже следует «старуха Европа», стало быть, полагал Плеханов, она вступила и в сферу действия «общеисторических» законов.
Приводя в умело сконструированном им контексте и те положения Маркса, которые никто другой в такой контекст и вставлять бы не пытался, Плеханов ни на секунду не забывает о том, что главное для него — заставить читателя забыть о самобытности России. Словно бы она — нечто предосудительное... Он пишет: «Едва ли хоть один человек, понимающий значение международных отношений в экономической жизни современных цивилизованных обществ, может отрицать, что развитие русской общины “в высшую, коммунистическую форму” (Маркс) тесно связано с судьбою рабочего движения на Западе» (там же, с. 72).
Насчет «тесно» я уже говорил: у Маркса и в малой мере нет аспекта, будто судьбы России решаются на Западе... Мы теперь и видим, что во все свои судьбы втянулись мы сами... И все равно оставим пока бескавычные плехановские подтексты. Важно, куда направлены его устремления реально. Случайно ли, что и до сих пор их истинный смысл покрыт вовсе не только музейной пылью, но что охраняет их обусловленное всенародными бедами равнодушие общества к познанию действительных тайн истории?
Важно разобраться в том, а что же такое — русская социал-«демократия» в ее плехановском (потом и ленинском) варианте? Какое имеет она отношение к подлинному марксизму? Имеет ли? Не пора ли проснуться?
«Мы и сами не заметили, что наши теории завели нас в заколдованный круг неразрешимых противоречий», — попадает Плеханов в точку. «Свойственный русской общественной жизни ход вещей пришел в столкновение с ходом господствовавших в нашей революционной среде идей и тем вызвал новое умственное течение» (там же, с. 93).
В этом дело! «Новое умственное течение...» В каком, однако, направлении оно в России стало развиваться? Утверждается: в марксистском. Да нет! «Это новое умственное течение... — писал Плеханов, — до тех пор не отделается от свойственных ему теперь противоречий, пока не сольется с несравненно более глубоким и широким течением современного социализма». И далее: «Русские революционеры должны стать на точку зрения социальной демократии Запада и разорвать свою связь с “бунтарскими” теориями (курсив Плеханова. — Г. К.) так же, как они уже несколько лет тому назад отказались от “бунтарской” практики (курсив Плеханова. — Г. К.), вводя новый, политический (курсив Плеханова. — Г. К.) элемент в свою программу. Сделать это им будет нетрудно, если они постараются усвоить себе правильный взгляд на политическую сторону учения Маркса и захотят подвергнуть пересмотру приемы и ближайшие задачи своей борьбы, прилагая к ним этот новый критерий» (там же, с. 94; курсив мой. — Г. К.).
Итак, в направлении «современного социализма», по Плеханову, должна была пойти Россия. Он стал открыто утверждать именно эту идею в 1883 г. А то, что письмо Маркса с противоположным Плеханову содержанием, предназначенное и для него, Плеханова, в 1881 г., старательно в этот как раз момент скрывалось, — это говорит об отказе Плеханова от его народнической (мол, «несовременный» социализм) позиции в несколько более раннее время, чем обычно думают. Чтобы образовать группу «Освобождение труда» (1883 г.), надо было перед этим уже иметь новые убеждения. И Плеханов пришел на эти новые позиции в конце 1880 — начале 1881 г. Не позже.