Независимо от того, хотели ли молодые радикально настроенные интеллигенты из левых гегельянцев остановиться на демократии или же пойти дальше в политическом и социальном плане, именно Франция была для них образцом и интеллектуальным катализатором их идей. Определенное влияние оказал на них Мозес Гесс (1812 – 1875), и не столько благодаря своим интеллектуальным заслугам (он был далеко не блестящим мыслителем), сколько благодаря тому, что стал социалистом раньше других и обратил в свою веру целое поколение мятежных интеллектуалов. В 1842 – 1845 годах он оказал большое влияние на Маркса и Энгельса, хотя довольно скоро они перестали принимать его слишком всерьез. Его лозунг «истинного социализма» (практически нечто вроде сен-симонизма на фейербахианском жаргоне) не сыграл большой роли. О нем вспоминают лишь благодаря открытой полемике Маркса и Энгельса (в «Манифесте»), направленной преимущественно в адрес столь же забытого – и справедливо – Карла Грюна (1813 – 1887). Гесс, чье интеллектуальное развитие в какой-то период совпало с Марксовым – до того, что в 1848 году Маркс вполне мог считать себя его последователем, – не имел никаких задатков ни мыслителя, ни политического деятеля и должен был удовольствоваться ролью вечного предшественника: предшественника марксизма, предшественника немецкого рабочего движения и, наконец, сионизма (см. его книгу 1862 года «Rom und Jerusalem, die letzte Nationalitätsfrage»).
Однако, хотя домарксов немецкий социализм не имел большого значения для развития идей самого Маркса, если не считать, так сказать, чисто биографических данных, стоит сказать несколько слов и о несоциалистической критике либерализма, где прослушивались ноты, которые можно было бы классифицировать и как «социалистические» в двусмысленном понимании этого термина в тот период. В немецкой интеллектуальной традиции весьма сильно была развита неприязнь к любой форме Просвещения XVIII века, а стало быть, и к либерализму, индивидуализму, рационализму и абстракции и, например, к любой аргументации типа Бентама или Рикардо. Она была связана с органической концепцией истории и общества. Выражением этого стал немецкий романтизм, начавшийся как активно реакционное движение, хотя в некоторых ракурсах зрения гегелевская философия предлагала нечто вроде синтеза Просвещения и романтизма. Немецкая политическая практика, а затем и прикладная социальная теория подавлялись всеобъемлющей системой государственного администрирования. Немецкая буржуазия, поздно развившаяся в класс предпринимателей, в общем-то, не боролась ни за политическую гегемонию, ни за безграничный экономический либерализм, и значительная часть ее идеологов в той или иной степени зависела от государства. Ни как государственные чиновники (включая преподавателей), ни как предприниматели немецкие либералы не разделяли безграничной веры в свободный обмен. В отличие от Франции и Англии эта страна породила авторов, которые надеялись на возможность предотвращения полного перехода к капиталистической экономике (что уже просматривалось в Англии) и считали, что такие проблемы, как бедность масс населения, можно было бы разрешить с помощью государственного планирования и социальных реформ. Эти теории действительно могли быть близки к тому типу социализма, который предлагал консерватор и монархист Родбертус-Ягецов (1805 – 1875). В 1848 году он некоторое время был прусским министром. В 40-е годы он разработал «недопотребительскую» критику капитализма и доктрину «государственного социализма» на основе трудовой теории стоимости. В целях пропаганды к ней еще вернутся в эпоху Бисмарка, чтобы доказать, что имперская Германия – в не меньшей степени, чем сами социал-демократы, – «социалистическая», а также для того, чтобы показать, что сам Маркс кое-что позаимствовал у знаменитого консервативного мыслителя. Подобное обвинение было абсурдным, поскольку Маркс познакомился с трудами Родбертуса только в 1860 году, то есть когда его учение уже полностью сформировалось, и, во всяком случае, как заметил Шумпетер, если верно то, что, «согласно датам публикации, Маркса мог вдохновить Родбертус, в особенности в том, что касается его общего понятия о нетрудовых доходах», то следует заметить, что, в общем, «пример Родбертуса – самое большее – мог научить Маркса тому, чего не следует делать в ходе собственной работы и как избежать наиболее грубых ошибок»[28]. Во всяком случае, этот спор давно забыт. Можно лишь утверждать, что образ действий и аргументация Родбертуса оказали определенное влияние на формирование того типа государственного социализма, который отстаивал Лассаль. (Одно время оба они работали вместе.)