д) Особенно глубокому анализу подвергаются отношения между обществом и государством. Существует не просто один класс и не просто одно абстрактное государство, декретирующее и законополагающее, но существует класс, который, с одной стороны, облекшись властью, обеспечивает себе все средства государственной власти, с другой – продолжает отстранять от государственной власти подчиненный класс.
«Эта логика, превращающая прислужника лесовладельца в представителя государственного авторитета, превращает государственный авторитет в прислужника лесовладельца… Все органы государства становятся ушами, глазами, руками, ногами, посредством которых интерес лесовладельца подслушивает, высматривает, оценивает, охраняет, хватает, бегает» [МЭ: 1, 142].
К тому же
«форма обычного права здесь тем более естественная, что само существование бедного класса остается до сих пор не более как обычаем гражданского общества, не нашедшим еще надлежащего места в кругу сознательно расчлененного государства. Разбираемые нами дебаты представляют собой наглядный пример определенного отношения к этим обычным правам – пример, в котором полностью отразился метод и дух всего этого хода прений» [МЭ: 1, 130].
Иными словами, в старорежимном обществе политическая изоляция неимущих классов допускала в качестве компенсации существование обычного права; в «современном» обществе (в 1842 году оно было еще политически цензовым и экономически индивидуалистическим) неимущий становится все более неимущим.
Делались попытки утверждать, что статьи 1842 – 1843 годов свидетельствуют о гуманизме и анархизме истоков Марксовой мысли. Более того, пытались утверждать, что Маркс того времени – не Маркс. Сам Маркс в 1859 году скромно упоминает об этих статьях как о детских шалостях; однако он считает необходимым упомянуть о своем первом столкновении с проблемой «материальных интересов», с «экономическими проблемами». Представляется, что процитированные выше положения идут гораздо дальше того, что писал Маркс в работе «К критике политической экономии. Предисловие» [См. МЭ: 13, 5 – 9]. Они знаменуют собой пусть интуитивное, но недвусмысленное вхождение Маркса в историческую проблематику. Можно возразить, что подобное обоснование марксистского мировоззрения с помощью ранних и еще незрелых работ Маркса означает «спрягать в прошедшем времени» историю мысли. Однако несправедливо видеть в этих работах лишь юношеское возмущение властью, лишь банальный протест «демократического» чувства против «злоупотреблений» собственников. В действительности, начиная с 1842 года Марксом была поставлена на обсуждение как раз тогда формировавшаяся проблема взаимоотношений собственности и государства, их природы. Многие марксисты, вспомнив об истоках своих убеждений, обнаружат здесь подобные своим наивные и прямолинейные откровения, основанные тем не менее на историческом опыте. Марксистами не становятся, лишь читая Маркса и вообще лишь предаваясь чтению, но ими становятся, пристально глядя вокруг себя, следя за развитием дебатов, наблюдая действительность и составляя о ней критические суждения. Таким образом стал марксистом сам Маркс.
2. «Мы знаем только одну единственную науку, науку истории»
Интеллектуальная биография Маркса, как и любого другого человека, неоднородна, так как не существует биографий чисто «интеллектуальных». Вслед за активной, но нелегкой журналистской деятельностью наступает период размышлений и интенсивного чтения – исключительный период его жизни, когда он проводит свой медовый месяц в Крейцнахе. Он занят критическим чтением «Философии права» Гегеля, а также многочисленных и весьма разнообразных работ по истории. Думаю, я вправе указать на то, что вопреки утверждениям Максимилиана Рюбеля этот период его жизни (1843 год) представляет собой для формирования личности Маркса некоторое отставание по сравнению с 1842 годом. В самом деле, как философ (и, следовательно, оставаясь на тех же позициях) он является противником Гегеля, критикуя «Философию права»: формализм «отрицания отрицания», идеализм (при котором совершенно исчезает классовость подхода) в определениях «бюрократии» и «демократии», применение фейербаховской критики религии для критики гегелевской концепции государства, замечания по поводу гегелевской концепции собственности (например, в связи с майоратом), которые могли бы лечь в основу любой буржуазной критики. Что касается историографии, то чтение Руссо, Монтескьё и Макиавелли перемежается в Крейцнахе с книгами по истории подчас чисто дидактического характера; возможно, это свидетельствует о потребности Маркса в элементарных сведениях по истории, что подтверждается тем фактом, что он посвящает много времени составлению длинных хронологических таблиц античного времени.