Но отказывается ли он, таким образом, от профессии историка? Я бы сказал – напротив. Маркс особенно хорошо понимает, что, посвятив себя какому-либо отдельному аспекту истории – в данном случае политике – или какому-либо отдельному сюжету, каким бы важным и глубоко проанализированным последний ни оказался, он лишь отдает дань истории в ее традиционном понимании, то есть поиску отдельного факта. А между тем для историка прежде всего необходимо пролить свет не на принципы какой-либо философии вообще, а на принципы научно-системного подхода. Эти принципы (Voraussetzungen, в небрежении которыми Маркс упрекает немецких историков) нашли свое воплощение в «Немецкой идеологии», хотя и не столь отчетливо, как например, в работе «К критике политической экономии. Предисловие» (1859). Дело в том, что «Немецкая идеология» представляет собой незаконченное полемическое произведение, при написании которого автор еще не совсем освободился от тех форм и способов выражения – а следовательно, и образа мыслей, – против которых собирался бороться. И тем не менее в книге содержатся термины, формулы и целые страницы, которые развивают суть будущей концепции истории. Несмотря на то что экономический орешек не позволит Марксу позднее сосредоточить внимание на историческом материализме как таковом, не так уж мало было сделано начиная с 1845 года (не будем, однако, возвращаться к сказанному Марксом в 1859 году), когда, пусть в незаконченном виде, был создан каркас из посылок и рассуждений, который для тех, кто захочет в них разобраться, может послужить основой для исторической конструкции, заслуживающей названия исторической.
И прежде всего, люди ли «делают историю»? Перед нами знаменитая формула «люди – творцы истории», которую будут открывать, переоткрывать, повторять на все лады, искажать и фальсифицировать различные околомарксисты и псевдомарксисты, внося в материализм Маркса струю идеализма и волюнтаризма. А пока в «Немецкой идеологии» слова «Geschichte machen» заключены в кавычки, приобретая иронический и скептический оттенок. Конечно, Маркс не хотел исключать из истории деятельность человека, проводя грань между «историей природы», выходящей за пределы этой деятельности, и «историей людей», взаимодействием между природой и человеком. Но ирония, содержащаяся в поставленных в кавычки словах «Geschichte machen», направлена не только против Гегеля и немецких идеологов, но также против колоссальной иллюзии, присущей почти всей историографии от самых ее истоков.
Разве не знаменателен тот факт, что Маркс (почти случайно продолжая полемику своих ранних произведений) приходит к обличению одной из величайших слабостей, присущих человечеству при обращении к своей истории, что нашло отражение в самом историческом словаре? Согласно традиции, история начинается с письменности, то есть с той эпохи, когда человечество в результате возникновения письменности приняло на себя ответственность за свои поступки. Эпоха предшествующая считается доисторической. Таким образом, не было бы истории, если бы не было теологии, политики, литературы. И наоборот, там, где нет ничего, кроме предыстории, из-за отсутствия следов «грубых фактов» (или событий) открывается широкое поле деятельности для различного рода спекуляций, гипотез, которые с легкостью могут быть опрокинуты.
Маркс и Энгельс вменяют все это в вину «немцам». Причем делают они это со свойственным им юношеским задором, атакуя подвернувшегося им противника, своего соотечественника, представляющего собой частицу их собственной среды. И все-таки разве именно такой образ мышления не является наиболее жизнеспособным? Наши исследователи доисторической эпохи, располагая скудным, но внешне защищенным от «идеологических соблазнов» материалом, имеют видимость более «научных» историков. А не топчутся ли они на месте, на стадии бессмысленного повторения общих мест и изложения хрупких гипотез? Лишь с появлением надписей, хроник и памятников отходит в сторону взаимосвязанная действительность эпох, и для историографии остаются только факты относительно отдельных индивидов, меньшинств, мифов. Есть над чем серьезно поразмыслить: с одной стороны, голые факты, которые мы можем засвидетельствовать, изучая доисторическую эпоху, относящиеся к местам обитания, орудиям, изделиям первобытного человека, недостаточны для нас; с другой стороны, свидетельства самого человека обманывают нас или его самого. Историческая наука завтрашнего дня будет сочетать в себе объективную информацию, стройную и непроизвольную, с документами субъективного характера, которые будут подвергаться основательной критике. Надо сказать, что в этом отношении мы находимся пока что в самом начале пути.