Гуляли, наверное, неуместное здесь слово. Марли носился, как разогнавшийся локомотив. Он бросался вперед со всей силы, натягивая поводок до предела и чуть не задыхаясь. Мы дергали его назад, он нас вперед. Мы подтаскивали его к себе, а он сопротивлялся, заходясь при этом в кашле, как заядлый курильщик в рубашке с тесным воротником. Он отклонялся то вправо, то влево, бросаясь на каждый почтовый ящик и куст, принюхиваясь, пыхтя и помечая территорию без остановки, в результате чего большая часть выделений оставалась на нем, а не на предполагаемом объекте. Он кружил сзади, опутывая наши щиколотки поводком перед очередным креном вперед, и ему почти удавалось сбить нас с ног. Когда к нам приближались другие люди с собаками, Марли с радостью бежал к ним и вставал на задние лапы, если не хватало поводка: он умирал от желания подружиться. «Несомненно, он очень любит жизнь», – прокомментировал как-то один собаковод, и, пожалуй, эта фраза лучше всего отражает истину.
Марли пока еще был сравнительно маленьким, так что сначала мы без труда выигрывали состязания по перетягиванию поводка, но с каждой неделей баланс сил менялся. Пес становился все крупнее и сильнее. Было ясно, что через какое-то время он станет сильнее нас обоих. Надо было скорее обуздать его и обучить правильному поведению на улице – до того, как он приведет нас к унизительной смерти под колесами проезжающей мимо машины. Наши друзья, собаководы со стажем, рекомендовали не спешить с обучением. «Сейчас еще слишком рано, – сказал один из них. – Наслаждайтесь его щенячьим возрастом, пока можете. Вскоре он вырастет, и тогда вы более серьезно возьметесь за его воспитание».
Так мы и поступили, однако не давая ему возможности делать абсолютно все, что заблагорассудится. Мы последовательно пытались внедрить свои правила. Порча кроватей и другой мебели была под запретом. Преступными действиями, достойными явного порицания, считались питье из унитаза, обнюхивание собачьих задов и обгрызание ножек стула. «Фу» стало нашим любимым словом. С переменным успехом мы работали над базовыми командами – «ко мне», «рядом», «сидеть», «лежать». Марли был молод и постоянно возбужден, словно наглотался тройного эспрессо. Подобно инфузории, он не мог сконцентрироваться более чем на одном предмете в данный момент времени, при этом его внимание тут же переключалось на другой объект. (Так от легкого прикосновения взрывается нитроглицерин.) Любой контакт с людьми вызывал у Марли желание в буквальном смысле прыгать на стены от радости. Только спустя годы мы поняли: у нашего щенка был типичный случай синдрома рассеянного внимания и гиперактивности (СРВГ), заболевания, название которого впоследствии будут использовать для поведенческого диагноза тысяч гиперактивных детей, у которых, как говорится, шило в одном месте.
И все же, несмотря на все эти щенячьи выходки, Марли играл важную роль в нашем доме и в наших взаимоотношениях. Его беспомощность показала Дженни, что она может справиться и с материнскими обязанностями. Марли пробыл под ее присмотром несколько недель, и она его до сих пор не загубила. Как раз наоборот, щенок чувствовал себя прекрасно. Мы даже шутили: может, стоит посадить его на диету, чтобы замедлить рост и снизить уровень энергии?
Превращение Дженни из хладнокровной убийцы растений в нежную собачью мамочку не переставало удивлять меня. Думаю, она сама себе удивлялась. Главное, у нее все получалось очень естественно. Однажды Марли начало сильно рвать, и, прежде чем я успел что-либо сделать, Дженни уже была на ногах. Она подбежала к нему и, одной рукой разведя его челюсти, просунула вторую глубоко в глотку, достав большой обслюнявленный комок целлофана. Марли в последний раз кашлянул, стукнул хвостом по стене и посмотрел на нее, словно спрашивая: а не могли бы мы это повторить?
Как только мы более-менее привыкли к собаке, мы смогли заняться обсуждением проблемы дальнейшего расширения нашего семейства. Не то чтобы мы решили завести ребенка – это был бы слишком смелый шаг для пары, которая стремилась вообще не принимать никаких судьбоносных решений в своей жизни. На самом деле мы просто решили больше не использовать противозачаточные средства. Замысловатая, конечно, логика, но после такого решения мы оба почувствовали себя лучше. Никакого давления. Вообще никакого. Мы не стремились зачать ребенка, мы просто положились на судьбу. Пусть все идет своим чередом. Que sera, sera, как говорят французы: в общем, будь что будет.
Хотя, если честно, мы боялись. У нас было несколько знакомых пар, которые месяцами, даже годами пытались зачать ребенка. После безуспешных попыток, отчаявшись, они начинали открыто обсуждать свое безвыходное положение. На званых обедах они как одержимые говорили о консультациях у врача, количестве сперматозоидов, менструальных циклах. Присутствующие, естественно, чувствовали себя неловко, ведь никто не знал, как на это нужно было реагировать. Сказать фразу типа: «Мне кажется, у тебя нормальное количество сперматозоидов»?! Все это было невыносимо тяжело, и мы до смерти боялись в конечном счете стать такими же, как эти люди.