В его рацион входили и другие вещи. Я мог наблюдать их каждое утро, когда приводил в порядок задний двор. Здесь валялся пластмассовый солдатик, там – кусок резины. В одном месте лежала помятая пробка от бутылки содовой. В другом – жеваный колпачок от ручки. «Так вот куда подевалась моя расческа!» – однажды воскликнул я.
Марли поедал банные полотенца, губки, носки и салфетки. Особенно его привлекали синие бумажные полотенца, которые после обработки в кишечнике напоминали голубые флажки на вершине оранжевой горки.
Но не все съеденное Марли выходило из кишечника естественным путем, поэтому у него была привычная тошнота, словно у больного булимией. Мы слышали его громкое предупреждение – га-а-ак! – в соседней комнате и мчались туда, но очередной предмет уже оказывался в жиже непереваренного манго и собачьего корма. Прекрасное воспитание Марли не позволяло ему блевать на деревянный пол или хотя бы на кухонный линолеум. Он всегда метил на персидский ковер.
У нас с Дженни сложилось идиотское предубеждение, что хорошо бы иметь такую собаку, какую можно оставить дома хотя бы на короткое время. Каждый раз, уходя из дома, запирать Марли в гараже становилось утомительно, к тому же, как выразилась Дженни: «Какой смысл заводить собаку, если она не встречает тебя у дверей?» Мы знали, что нельзя оставлять пса в доме, если существовал хоть малейший намек на грозу. Он на деле доказал, что даже после успокоительной таблетки может прорыть тоннель до Китая. Однако при ясной погоде не хотелось держать его в гараже, если мы отлучались всего на несколько минут.
Мы начали оставлять его одного, пока заходили в магазин или к соседям. Иногда он вел себя хорошо, и к нашему возвращению все вещи в доме были в целости. В такие дни мы сразу замечали торчащий из-под жалюзи черный нос Марли, который высматривал нас в окне гостиной. В другие дни он вел себя не так идеально, и, еще не открыв двери, мы уже знали, что нас ждут проблемы, поскольку пес не встречал нас у окна.
Как-то раз, на шестом месяце беременности Дженни, мы уехали с ней на час, а когда вернулись, нашли Марли под кроватью. Он действительно должен был натворить нечто ужасное, если сумел протиснуться туда при его габаритах, например, загрызть до смерти почтальона. От него исходили потоки чувства вины. На первый взгляд в доме вроде все было цело, но мы знали: Марли что-то скрывает от нас, и обходили комнату за комнатой, пытаясь понять, что он натворил. Вдруг я заметил, что на одной из музыкальных колонок нет пластикового корпуса. Мы все обыскали, но так и не нашли его. Марли это могло «сойти с лап», если бы я не обнаружил неопровержимое доказательство его вины во время уборки в саду на следующее утро. Кусочки корпуса колонки выходили из него не один день.
Во время следующего нашего отсутствия Марли, как опытный хирург, удалил из той же колонки динамик. Сама колонка не пострадала – просто пропал динамик, будто его срезали лезвием бритвы. Чуть позже Марли проделал те же действия с другой колонкой. А однажды, вернувшись домой, мы обнаружили, что табурет на четырех ножках стал теперь трехногим, причем без всяких следов исчезнувшей ножки – ни единой щепки.
Готовы поклясться: в Южной Флориде снега не бывает, но однажды, открыв дверь гостиной, мы увидели настоящий буран. В воздухе кружились мягкие, пушистые хлопья. Сквозь них мы разглядели Марли, сидевшего возле камина; он зарылся в пуховый сугроб и яростно сотрясал большую подушку, словно это был страус, которого он только что поймал.
В жизни всякого собаковода хотя бы раз происходит нечто такое, когда из-за собаки страдают фамильные ценности. На причиняемый ущерб мы в основном реагировали философски. Лишь однажды я был готов буквально вскрыть Марли, чтобы извлечь из его чрева то, что по праву принадлежало нам.
Я подарил Дженни на день рождения изящную цепочку из 18-каратного золота с крошечным замочком, которую она сразу же надела. Однако через несколько часов она прикоснулась к шее и вскрикнула:
– Цепочка! Она пропала!
Видимо, замок сломался или же он изначально был ненадежным, подумал я.
– Не расстраивайся, – успокоил я ее. – Мы не выходили из дома. Она должна быть где-то здесь.
Мы начали прочесывать дом, комнату за комнатой. И чем дольше искали, тем сильнее бросалась в глаза повышенная возбужденность Марли. Я посмотрел на него. Он извивался, как уж, и, заметив на себе мой взгляд, попытался удрать. «О нет, – подумал я, – мамба Марли!» Танец мог означать только одно.