Навеки монастырь чужой!
Он гордым Генрихом любим,
Ему ли страшен папский Рим?
За сотню фунтов грех любой
Ему простится сам собой!
Так просто рассудив, он сам
Путь к жертве указал попам.
В его отряде каждый знал,
Что паж в пути от них отстал, Что лорд не взял его сюда,
Щадя незрелые года,
А кто побольше знал — так он
Молчал: ведь гневный Мармион
Не потерпел бы, чтоб вассал
Свой нос в его дела совал.
16
И совесть рыцаря спала —
Ведь Констанс далеко была,
Что угрожать могло бы ей
Вдали от мира и людей?
Ничто. Но Мармиона вдруг
Ее любимой песни звук
Встревожил, пробуждая вновь
Сомненья, совесть и любовь…
А этот мрачный пилигрим!
Три слова, сказанные им,
Повергли Мармиона в страх.
Про тайный суд в монастырях
Он вспомнил, и в душе опять
Воскресла та, кого предать
Он не задумался. Она
Была прекрасна и нежна,
Совсем такая, как тогда,
Когда, краснея от стыда,
Из монастырских стен ушла,
И хоть испугана была
Побегом дерзостным своим,
Погоней — но осталась с ним,
И наконец увидел он,
Что страх любовью побежден!
17
«Увы, — он думал, — этих лет
Неизгладим жестокий след,
Куда девался робкий взгляд?
Походы и мужской наряд
Убили женский стыд и страх —
Нет краски на ее щеках,
Как в радости дика она,
Как в горе по-мужски страшна, Отдав — и я тому виной —На небе рай, а здесь покой!
Зачем, — так он себе сказал, —Со стебля розу я сорвал?
Зачем убил все то, что в ней
Любовью пробудил своей?
Ей мирный монастырь теперь —
Тюрьма, где мрачной кельи дверь
На ключ закрыта, и кипит
Душа от гнева и обид!
Устав монастыря терпеть?
И покаяния? И плеть?
А может быть, судьбу кляня,
Она… И все из-за меня!»
Он дважды, порываясь к ней,
Вставал, чтоб крикнуть: «На коней!»
И дважды страсть и гордость в нем
Боролись, как вода с огнем,
И, отступая в той борьбе,
Он дважды говорил себе:
«Да, я велел им, чтоб она
Была свободы лишена…
Но даже локон золотой
Они, боясь за остров свой,
Не тронут грубою рукой!»
18
Пока в душе его больной
Любовь и гордость меж собой
Вели непримиримый бой
(Я помню ураган такой
Над Веннахарскою волной),
Хозяин, с кубками в руках,
Услышав, что изрек монах,
Сказал: «Почтенный пилигрим,
По землям странствуя чужим,
Вы всё видали там,
И что кого в грядущем ждет,
Вы узнаете наперед
По звездам и по снам.
Но рыцарь, если только он
Отважным сердцем наделен,
Сумеет тоже, может быть,
Свое грядущее открыть —
О том у нас легенда есть,
Коль будет слушать ваша честь».
Лорд согласился, и тотчас
Хозяин начал свой рассказ.
19
ЛЕГЕНДА
(Рассказ хозяина харчевни)
«Немало лет прошло и дней
(Священник скажет вам точней) С тех пор, как на шотландский трон
Сел Александр (был третьим он, Кто имя славное носил).
Он как-то Гиффорд посетил.
Сэр Хьюго, наш тогдашний лорд, Отважен был, суров и тверд.
Ему (а был он всех мудрей)
Служили демоны ночей.
Преданье наше говорит,
Что им же Гоблин-Холл прорыт.
Когда б, сэр рыцарь, на денёк
Вы задержались, я бы мог
Вам ту пещеру показать.
Ее пределов не видать
Ни вглубь, ни вширь. Она лежит
Под замком. Вход в скале пробит.
Поверьте, сделан свод такой
Не человеческой рукой,
Нет, лишь по слову колдуна
Могла быть создана она!
Мой дед рассказывал о том,
Что крики, дикий вой и гром
Ужасных адских мастеров,
Пришедших на хозяйский зов,
Звучали, словно грозный вал
У Данбарских гранитных скал.
20
Король был думами смущен,
Недаром в Гиффорд прибыл он!
На западе, в те дни как раз,
Войска собрать он дал приказ.
Там пенил волны Клайдских вод
Языческой державы флот,
То плыл с норвежцами Хокон
Под сенью боевых знамен,
Он шел на Кайль и Кеннингам,
Грозя прибрежным островам,
И каждый воин был жесток,
Свиреп на вид, плечист, высок…
Лорд Гиффорд из глубин земли
Услышал трубный звук вдали —
К нему король! Рога трубят!
И даже не сменив наряд,
В одежды мага облачен,
Навстречу Александру он
Спешит, но что за странный вид?
Плащ мехом белых лис подбит,
Надвинут до бровей колпак
(Священник говорил, что так
Одет был фараонов маг).
Знак пентаграммы на плечах,хип
А туфли — в звездах и крестах, И странный пояс (говорят —Из кожи мертвеца), и в ряд
Изображения горят
Простого и тройного знака