В долине голой и просторной.
И далеко отюда та,
Чья так небесна красота,
Что эльфов гордая царица
С ней не посмела бы сравниться!
И вот грустит твой друг-поэт, Что до весны ее здесь нет,
И в бедной хижине вдова
За прялкою сидит одна,
А летом, помнится, едва
Шаги послышатся, она
Встречать выходит на порог
Ту, с кем послал ей помощь Бог, Кто щедро кормит круглый год
Ее и двух ее сирот.
Ревет, в холмах плутая, Твид, Широкий перекат кипит,
Вот и остались я да он.
Уехал мой сосед барон,
Уехали с ним сыновья…
В горах так часто с ними я
Гулял… Мне не хватает их,
Правдивых, славных и простых —Ведь право, в возрасте таком
Ум не враждует с языком.
И об Уоллесе рассказ
Их щеки зажигал не раз!
Порою чувствовал я сам,
Притронувшись к своим щекам,
Что разницы меж нами нет,
Хоть мне давно за тридцать лет…
Эх, мальчики! Свой юный пыл
Еще никто не сохранил…
Как плыть рекой, бегущей с гор, Течению наперекор?
Ударит в парус вихрь страстей, И к берегу не повернуть!
Судьба, кипя среди камней,
Заставит продолжать свбй путь…
Но время страсти приглушит,
И ваша память оживит
Холм одинокий и ручей,
Где столько безмятежных дней
В горах Шотландии родной
Вы в детстве провели со мной…
Кто вспоминал друзей далеких, Тот одиноким был вдвойне,
Но в этих мыслях одиноких
Как тихий факел светит мне
Любовь к осеннему покою.
В душе чувствительной она
Так незаметна и скромна,
Что все труды и всё мирское
Ей пробудиться не дают…
Но зов ее я слышу тут,
Где осенью холмы немые
Несут смирение страстям,
По молчаливым берегам
Над озером Святой Марии.
Тут не плеснет ничье весло.
Тут — одиноко и светло.
Прозрачна синяя вода
И не растет в ней никогда
Ни трав болотных, ни осок.
И лишь серебряный песок —
Полоской, там, где под скалой
Вода встречается с землей.
И нет в зеркальной сини мглы, И светлые холмы круглы.
Так одиночество покоя
Хранится этой пустотою,
А вереск розов и космат,
Да сосны редкие торчат.
Ни рощ, ни заросли густой —
Да и лощинки ни одной,
Где приютиться б мог пастух…
Молчанью, что царит вокруг,
Не прекословит звон ручьев,
Сбегающих с пустых холмов,
А в летний полдень этот звон
Невольно навевает сон,
Лишь грубо бьют среди камней
Копыта лошади моей…
Лишь одиночество одно —
Вот всё, что здесь душе дано.
Нет ни следа души живой,
Зато тут — мертвые со мной.
И хоть враждебный феодал
Давно часовню разобрал,
Находит отдых от трудов
Крестьянин тут, где прах отцов
Был схоронен в былые дни,
Тут, где молились все они.
Да, если б в старости моей
Устал я от борьбы страстей,
И связи с жизнью оборвал,
То верно бы остаток дней
В долине этой коротал.
У озера, где все молчит,
Восстановил бы старый скит —
Простую келью из камней
(Как Мильтон некогда мечтал)
И наблюдал бы вечерами,
Как день, скрываясь за горами, Уходит от ползущей мглы
С вершины Бурхопской скалы.
Когда уже угас закат,
Но отсветы еще дрожат…
«Вот так же, — думал я б тогда, Уходит радость навсегда,
Талант и юность… Где их след?
И вот — ты одинок и сед.
Гляди ж на темный строй вершин, На лес, не пророни ни слова,
При виде Драйхопских руин
О Розе Ярроу вспомни снова…»
И слыша в час предгрозовой,
Как бури мрачные крыла
Шуршат за дальнею горой,
Я б мог, когда гроза пришла,
Сесть на могилу колдуна —
Священника, что погребен
За кладбищем (был проклят он, И камень вечно затенен
Стеной, и мимо свет скользит!
Так суеверие твердит).
Сидеть и слушать мрачный рев
Озерных пенистых валов,
Следить взмах крыльев-парусов, Что над клокочущей волной
Взмывают снежною стеной,
И лебедь вновь отваги полн
Стремится грудью в пену волн!
И лишь когда упорный град
Расправится с моим плащом,
Я встану, поверну назад,
Уйду в мой одинокий дом,
У лампы сяду, чтоб опять
Над странной сказкой размышлять.
Ее мистический полет
Всю трезвость мысли унесет,
И нелюдские голоса
Пронижут мокрые леса.
Иль это — выпей дальний крик?
И мне покажется, что вот
Воскрес колдун! Сейчас старик
Свой скит потребовать придет.
Его одежда так странна…
Такое может лишь присниться…
И усмехнусь: Зачем страшиться
Созданий собственного сна?
Пусть всё, что жду я от судьбы —Уход от жизненной борьбы,
Но думать хочется, что это —
Поступок мудрый для поэта:
Ведь жертвой благородной он
На размышленья обречен,
А размышленья дарят нам
Еще ступеньку к небесам.
Но тот, в чьем сердце мира нет, Не видит этот тихий свет,
Как мой мятежный пилигрим:
Ему покажется чужим
Холмов величественный сон:
Скорей на месте будет он
Средь грозовых и диких сцен
Над горным озером Лох-Скен!
Там горизонт от туч лилов,
Там в молниях полет орлов
Над бешенством реки,
Над черною ее волной,
Над белопенною каймой,
И в брызгах радуги кривой
Скрывает островки
Рычащий водяной разлом.
В водоворот упавший гром,
Как водопад со скал кривых
Ныряет, словно он
Пещеры демонов ночных
Мыть вечно обречен
Тех, что в подножьях гор живут
И скалы черные трясут.
Здесь был бы рад мой пилигрим
Упиться миром штормовым,
И, стоя на краю скалы
Средь надвигающейся мглы,
На дно ущелья бросить взгляд, Где исчезает водопад,
Летя, как белые хвосты
Коней, бегущих с высоты,
Где пенною волною он
В глубь Моффадейла устремлен!
Ты, Марриот, не раз меня
Потешил, арфою звеня,
Теперь же в свой черед
Я расскажу тебе о том,
Кто горькою судьбой влеком,
Кто с посохом идет.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
МОНАСТЫРЬ
1
Тот бриз, что над рекой скользнул, Дым разогнал, волной плеснул, Развеяв утра сон,
Когда салют отгрохотал,
И замок Норем покидал
Со свитой Мармион —
Тот бриз достиг, летя игриво, Нортумберлендского залива
И, силу обретя свою,
Дохнул в залив дыханьем полным, К Святому Катберту65 по волнам
Понес под парусом ладью.
Кипела пена на бортах,
Ладья плясала на волнах,
Как будто шла домой.
Был весел шкипер и матрос:
Так радостно врезался нос
В зеленый вал морской.
Была погода весела,
И будничная жизнь была
Полна сегодня интереса:
На палубе мать-приоресса
Сидела в кресле среди них
И с ней из Витби66 стен святых
Послушниц стайка молодых.
Как птицы, что летят весной
Из тесной клетки в рай лесной, Плывут они в простор морской
От Хильды стен святых.
И жизнь, обычная для нас,
Чуть приоткрывшись в первый раз
Для юных любопытных глаз,
Так удивляла их!
С благоговением одна
На паруса глядит.
Другая — чуть плеснет волна —Слова молитв твердит
И от борта бежит стремглав,
Тюленью морду увидав
Над пеною морской,
А третья, словно глядя в даль, Одергивает вниз вуаль,
Затем, чтоб взгляд мирской
Нескромно не задел черты
Её безгрешной красоты…
А может быть, как знать?
Чтоб нежной ручки белизну
И стройной талии волну
Матросам показать…