В памяти моей Тизнит запечатлелся не только своей — архитектурой или воротами, в которые ветер бьет зернистым песком, принесенным из глубин Сахары. В Тизните я стал свидетелем необычайного празднества.
Ночь. Полнолуние. На четырехугольной площади, окруженной домами без окон, — молчаливая толпа людей, насчитывающая, может, пять, а может, шесть или семь тысяч. Они стоят вплотную, мужчины и женщины, много, очень много африканцев. Не знаю, что это за праздник. Я не хочу, да и не могу спрашивать. В муравейнике этом нет ни одного европейского лица.
Внутри четырехугольника домов — четырехугольник людей, а в нем — пустое пространство. Одну из сторон человеческого четырехугольника составляют сидящие в ряд седовласые и седобородые старцы. Подле них стоят музыканты с примитивными барабанами, с палочками, загнутыми крючком, и пищалями.
С противоположной стороны какими-то неестественными прыжками то приближается, то удаляется, то снова приближается и снова удаляется ряд танцоров, украшенных венками из листьев и злаков. Барабаны звучат то тише, то громче, ни на минуту не смолкая, не изменяя ритма. Слитные движения изгибающейся в танце шеренги напоминают океанскую волну, ударяющуюся о берег и отступающую назад с тем, чтобы через мгновение вернуться вновь.
По сторонам горят костры, с неба льется серебряный волшебный свет луны.
Гудят, рокочут барабаны. Пляшут, извиваясь, танцоры. Когда один из них, обливаясь потом, уходит, не в силах больше держаться на ногах, его место тут же занимает другой. Танец продолжается. Невозмутимо сидят старцы.
Рокочут, рокочут барабаны. Проходят часы… Луна достигла зенита. Миновала зенит. Склоняется к западу. Горят костры, старцы сидят, неподвижные, как статуи, ряд танцоров колышется, колышется непрестанно… Он то приближается, то удаляется в каком-то безумном, лунатическом танце, словно завороженный ритмом и движением.
По временам слышатся какие-то странные звуки, напоминающие ржание, будто кто-то кричит во все горло высоким вибрирующим голосом. Наконец, мне удается подсмотреть, откуда они исходят: черная мусульманка откинула чаршаф, и я увидел, что ее нижняя челюсть дрожит, а из горла рвется вой. Экстаз!..
Кто из нас, европейцев, может так самозабвенно чувствовать пусть даже самую изысканную музыку, самую великолепную танцевальную мелодию?
Вой раздается уже со всех сторон. Мужчины тоже начинают издавать не то стоны, не то вздохи…
Я не чувствую ног от усталости, в голове у меня гудит от монотонного боя барабанов, визг пищалей сверлит уши. Танец все продолжается. Я хочу дождаться конца, но не могу: нервы не выдерживают. С трудом выбираюсь из толпы. На меня смотрят с гневом. Я выхожу за стены, окружающие город. Со стороны океана тянет бодрящий утренний ветерок. На востоке, в той стороне, где Нил, пирамиды, сфинкс, Хоггар и Ливийская пустыня, утренней зарей краснеет небо. Над Сахарой всходит солнце.
До моих ушей долетает приглушенный расстоянием непрестанный бой барабанов, визг пищалей и безумные вопли женщин, напоминающие ржание…
Прошли годы… Но когда я, смежив веки, обращаюсь памятью к тем местам и к тем временам, мне и сегодня слышатся все те же звуки: дум ду-ду дум-дум… дум ду-ду дум-дум… дум ду-ду дум-дум…
В ГОРАХ ВЫСОКОГО АТЛАСА
Уже пятый день путешествую я по волшебной сказочной стране гор. Далеко внизу остались города, мечети, дворцы, мазанки, площади и сады. Нас часто пленяют творения человеческих рук — прекрасные здания, произведения искусства, украшения. Но каким мелким, каким жалким кажется все, что сделал человек, по сравнению с величием, мощью, суровой дикой красотой творений природы.
Могучи и грозны волны разбушевавшегося океана, но час непогоды проходит, он успокаивается, солнце окрашивает его в сияющие жемчужные тона, и вот уже безбрежная даль снова смягчает и умиротворяет душу человека. Там нет чудовищных и грозных, столетия назад застывших в неподвижности гигантов.
В горах же огромные массивы гранита, вскинутые невероятной силой вверх, к небу, подавляют мощью, неподвижностью, молчанием.
Это точно какой-то лунный пейзаж, где не видно следов человека и ни к чему не притрагивалась его рука. Зачастую здесь нет следов и живой природы — деревьев, животных, стебелька травы. Так, должно быть, выглядел мир после хаоса, когда вслед за извержениями гигантских вулканов он замер и застыл…