Утром, перед тем как двинуться дальше, я побежал поглядеть на большой пласт оледеневшего снега, лежавший невдалеке. Оказалось, что ручеек просверлил в нем туннель длиной в несколько десятков метров. Я решил рискнуть пройти по нему. Хозяева кинулись удерживать меня.
— Они говорят, что там обитают злые духи, — объяснил мне Бу Рагим, тоже обеспокоенный.
— Руми не боится духов, — ответил я и двинулся в туннель.
Двадцать минут спустя я вернулся, неся в руках несколько красивых красных маков, которые росли с другой стороны ледяного туннеля — на клочке хорошо прогреваемой солнцем земли.
Я и без переводчика понял, что они говорили:
— Марабут! Марабут!..
Мы тронулись в путь. Это был единственный дуар, откуда нас никто не провожал. К вечеру мы добрались до высокого перевала. Атлас крутой, но со стороны Атлантического океана он подымается к тучам более отлого, а в сторону Сахары обрывается отвесной стеной.
Час назад нас сек дождь с градом, временами глаза слепила метель. Но тучи рассеялись. Еще минута — и мы на перевале.
От изумления у нас занялся дух. У наших ног — обрывы, камни, террасы, вертикально спадающие вниз, но там — далеко-далеко в долине — не видение, не мираж, а невероятная, поразительная явь: рыжевато-желтая, безбрежная, молчаливая и грозная Сахара!..
Она раскинулась до самого Нила, текущего на другом конце континента, до тысячелетних пирамид, до каменного лика сфинкса.
Пять тысяч километров пустыни — океан песка, эрги, реки и хамады, скалистые пустыни и горы… Таинственный Хоггар — пристанище туарегов…
Простор… Простор и величие!..
— Il est beau, mon pays [26],— растроганно произнес Бу Рагим.
— Прекрасна твоя страна!..
Только когда прозвучало последнее мое слово, я вдруг понял, что ответил по-польски.
Мы молчали.
Вот солнце коснулось далекого горизонта. Упирающаяся в небеса стена Атласа отбрасывала гигантских размеров тень, которая, все удлиняясь, постепенно наплывала на безграничную пустыню, пока не покрыла всю ее сумраком. Солнце быстро угасало. Только немногие горные вершины еще розовели в его меркнущих лучах.
Я повернулся к Бу Рагиму. Коленопреклоненный, он бил поклоны.
— Аллах!.. Аллах акбар!.. Аллах акбар бисмиллах!.. Солнечный заход — время молитвы. А там — за океаном песка, за безбрежной пустыней — там Мекка, там могила пророка, там драгоценнейшее сокровище ислама — посланный с неба на землю святой камень Кааба.
Мрак покрыл все.
На небе блеснули первые звезды.
В БЛЕДЕ
Блед на языке марокканцев — понятие довольно растяжимое. Оно означает и внутренние области страны, и провинцию, и пустоши — словом, все, кроме городов и гор.
Жители бледа — это прежде всего кочевники, скотоводы, мелкие крестьяне, ремесленники в маленьких селениях, — народ Марокко в самом широком смысле этого слова.
Прежде чем я проделал много сотен километров по бледу пешком, на муле, на верблюде, иногда на осле или — уже совсем прозаически — в автомобиле, мне случалось видеть этих людей в горах, особенно в Маракеше на знаменитой площади Джемаа аль-фна, на ярмарках и, наконец. в лабиринте улочек этой столицы пустыни. Они несли или везли на продажу на верблюдах, а чаще на ослах плоды земли, овчины, вели домашних животных, а покупали необходимые им городские изделия — металлические, стеклянные, текстильные — и обязательно соль.
Если в марокканских городах — я не говорю о европейских районах, где живут французы, — есть известные элементы европейской культуры: асфальтированные улицы, телеграф, телефон, реже — радио, автомобили, автобусы, то провинция осталась такой, какой была столетия назад. Ее почти не коснулась цивилизация XX в.
"Европеизация" народа Марокко, городской и сельской бедноты сводится в принципе к распространению, и притом повсеместному, трех предметов. Одним из них пользуются мужчины, другим — женщины, третьим — и те, и другие. Это велосипед, там, конечно, где на нем можно ездить (чудесное изобретение — движется быстрее осла, кормить его не нужно, погонять тоже, что представляет собой немалое удобство); ручная швейная машина (как она ускоряет работу!) и патефон!