— Вечерняя партия — человеческий материал, а утром Земля перемещает материалы. Бывают и внеочередные перемещения, вне расписания, как в вашем случае, но они оговариваются заранее.
Лента остановилась.
— Все, загрузка произведена. Сейчас транспортер уберут, и состоится сеанс перемещения. Пройдемте на мостик.
Идти пришлось мимо псов. Салову, как хозяину, они повиляли всем туловищем, Шарова не заметили, а вот на Лукина залаяли неистово.
— С детства собак не терплю, — подпоручик постарался обойти их в узком проходе. — И они меня. Дважды кусали, на ноге до сих пор шрам ношу.
Мостиком оказалась небольшое, выгороженное в зале управления, помещеньице. Пластиковые прозрачные стенки отгораживали от ушей, но не глаз. Смотрели на них отовсюду, но мельком, искоса. Зырк — и нету взгляда. Не пойман — не съеден.
— Отсюда подтверждается команда на перемещение. Второй ключ — в зале. И аналогичная ситуация — на земной станции, в Пулково. Так что несанкционированное перемещение требует сговора по меньшей мере четырех человек.
Четырех, четверых…
— У нас очень точные хронометры. Реле допускает разнобой в три секунды, но обычно укладываемся ровненько.
Тонкая стрелочка подбиралась к полудню.
— Внимание!
Управляющий перемещением повернул ключ. Через секунду мягко дунуло в уши.
— Масса одинаковая, а объём разный. Перепад давления.
— Шестьдесят четыре человека, — прохрюкала переговорная трубка.
— Детский поток. Третий за неделю. Молоденькие, они лучше приспосабливаются к Марсу. Быстрее.
Шаров огляделся. Не видать шпионов, не слыхать. А они — рядом. Близенько.
— А можно ли отсюда переместить что-нибудь, например, в Лондон?
— Наша матрица соответствует Пулковской.
— Ну, а заменить матрицу? Тайком, например, заменить, и наладить обмен с другим местом.
— Теоретически это, конечно, возможно. Но матрица охраняется круглосуточно, и никто, включая первого вожака, не имеет к ней доступа.
— Так уж и никто?
— Замена матрицы возможна только комиссией с Земли, комиссией высшего ранга. Не знаю, за пять лет таких комиссий не было. Матрица, в принципе, должна служить веками.
— Ну, а если все-таки заменили?
— А юстировка? Минимум неделя уйдет на юстировку, и все это время камера будет простаивать. Неужели это можно не заметить?
— Сдаюсь, сдаюсь. Теперь — другое. У вас ведется документация перемещений?
— Обязательно. Хотите проверить, не было ли перебоев? На мой взгляд, труд излишний, но если вы настаиваете…
— Это мой способ отрабатывать хлеб.
— Тогда пройдемте в канцелярию.
Канцелярия пахла, как все канцелярии мира — пылью, чернилами, старой бумагой. Только разве поменьше размером. Совсем небольшая, если быть точным.
— Я вот… реестрик… — и человечек был обычной канцелярской кошкой — драный, взъерошенный, лишайный.
Реестрик представлял собой лист бумаги, расчерченный на графы, наполовину уже заполненный.
— Покажите документы, которые потребуются капитану. Все документы, без исключения.
— Будет исполнено, — подобострастно ответила кошка.
Два часа Шаров листал пухлые тома отчетов: недельных, месячных, квартальных, потом переключился исключительно на годовые. Синие обложки с Земли, красные — на Землю. С Земли шло все: воздух, вода, еда, материалы, оборудование, и люди, люди и люди… На Землю шла в основном руда — сотни и сотни пудов складывались в миллионы. Людей ушло на Землю четыреста тридцать три человека. За все пять лет. Последний раз отправка человека на матушку состоялась за неделю до аварии на Свотре.
Ясно, головушка? Два и два складывать не разучилась?
Графы «шпионские сообщения» в реестриках не оказалось.
Лукин тоже изучал документацию — читал, шевеля губами, записи дежурных по перемещению. Тех, кто стоял на ключах. Каждое новое имя он заносил в маленькую книжечку — для себя, и на большой лист бумаги — для Шарова.
Отработка документации иногда приносила решение самых сложных вопросов. Но не на этот раз.
— Довольно, — Шаров закрыл последний годовой отчет. Вернее, первый он читал их в обратном порядке. — Пора поговорить с нашим санитарным ответственным.
— Уж он теперь ответит, — недобро скаламбурил Лукин.
Они распрощались с Саловым. Ориентироваться в переходах становилось все легче.
Отделение Департамента, ставший привычным кабинет, — все это располагало к хорошему, до мозга костей, допросу. Часа на четыре. Или больше, до утра.